Но мы проводили его до самых ворот, где стояла присланная за ним машина с невзрачным шофером. У самой дверцы Тони еще раз поцеловал маму, пожал руку Сьюарду и мне, сел, помахал всем и уехал. Миссис Кингсли так и не появилась.
Впрочем, мне было всё равно.
Дни тянулись с удручающим однообразием. Я все время сидела дома, никуда не выходя, кроме как на рынок, в библиотеку и к доктору. Дважды меня отвозили в Сан-Диего за покупками для младенца. Старая колыбелька больше ни разу в доме не упоминалась, я купила новую. Монотонная жизнь не слишком тяготила меня. У будущей матери достаточно забот, чтобы сосредоточиться на себе, не обращая внимания на окружающий мир.
Однажды плавное течение нашей жизни было прервано внешними обстоятельствами. Военный комендант обязал нас предоставить жилье нескольким офицерам военно-морских сил. Комендатура не справлялась с возросшими потоками подкрепления, требующими множества квартир. Военные действия в зоне Тихого океана слишком бурно расширялись. Поэтому миссис Кингсли вместе с нанятой немногословной мексиканкой по имени Пакита пришлось привести в порядок несколько комнат на третьем этаже, имеющих отдельный от основного вход.
Я тоже немного поучаствовала в этой патриотической деятельности. Миссис Кингсли внимательно следила, чтобы я не перетрудилась, чтобы не навредила маленькому. Ее забота и внимание к моему здоровью каждый раз удивляли меня. Она как будто выполняла какой-то долг, какую-то священную обязанность. Она относилась ко мне, как жрец к будущей жертве ритуального убийства. Я понимала, что это чепуха, но никак не могла отделаться от мысли, что она готова меня в скором времени съесть и поэтому тщательно откармливает и оберегает от болезней.
Я не могла отделаться от ощущения, что она постоянно следит за мной. Везде меня преследовал ее внимательный взгляд. Даже когда я сидела с книгой в саду, мне казалось, что она смотрит на меня из-за какой-нибудь занавески. А однажды случилось вот что. В тот день светило яркое солнце, я долго гуляла и забрела в дальний уголок сада, к старому могучему дубу. Там я обнаружила маленький заброшенный колодец, прикрытый сверху деревянной крышкой. Ничего интересного в нем не было, но я стала зачем-то его рассматривать. И тут что-то заставило меня обернуться. Это была миссис Кингсли.
— Я бы на вашем месте не отлучалась далеко от дома, — без всякого участия, холодно сказала она.
— Почему? Вы боитесь, что я упаду в колодец?
— Это вполне возможно.
— Я ведь не слепая.
— И все же не стоит рисковать, верно? — сузив глаза, с какой-то угрозой в голосе произнесла она. — Подумайте о ребенке.
Мне очень не понравился ее тон.
— Мне не нужна нянька. Я вам не Эрнестина.
У нее перехватило дыхание. Судорожно вздохнув, она покраснела и потупилась.
— Вы считаете, я неправильно веду себя с Эрнестиной?
— Да.
— Но она же совсем как ребенок! За ней нужно следить, чтобы она не навредила сама себе, все время напоминать, предостерегать, разве вы не знаете?
— Знаю. Но это не оправдывает вашей грубости.
— Грубости! Боже мой! Да если бы вы знали, что… — Тут она резко замолчала, будто наткнувшись на невидимую преграду.
— Что? — жадно спросила я, чувствуя, что, может быть, сейчас мне раскроется какая-то семейная тайна.
Но миссис Кингсли повернулась и исчезла за деревьями.
— Когда-нибудь вам будет стыдно за свои слова, — донесся ее приглушенный расстоянием голос.
Глава десятая
Ребенок родился в июле, восемнадцатого числа. В больницу меня отвез Сьюард. Был довольно прохладный, облачный день. Сьюард кусал губы, тряс головой и поминутно справлялся о моем самочувствии. Всегдашняя выдержка изменяла ему, и выглядел он забавно. Я бы посмеялась над ним, если бы не мои собственные страхи и волнения.
Родилась девочка. Я назвала ее Марианна Джоан. Эрнестина прорвалась ко мне в палату на второй день. На ней было обычное платье для работы в саду. Только широкая нарядная шляпа показывала ее желание как-то приодеться. На ее бледных щеках на этот раз играл неяркий румянец.
— Нэнси, у тебя девочка! — закричала она. — Так я и думала! — Откинув розовое одеяло, новоиспеченная бабушка стала с умилением рассматривать внучку, лежавшую рядом со мной. — Какая красивая! Милая! Вылитый Джеф, — сюсюкала она.
По-моему, ничего особенного в младенце не было: сморщенное красное тельце, как у тысяч других.
— Нэнси! Можно мне подержать ее? — стала умолять Эрнестина. — Я тихонечко!
Мне не хотелось давать ей дочь, но было стыдно обижать так обрадовавшегося человека. Она взяла на руки завернутую в одеяло девочку, как самую хрупкую вазу, и стала покачивать ее, напевая:
— Лотти, милая Лотти.
Я испугалась.
— Ее зовут Марианна, — с тревогой произнесла я, но она меня не услышала, мысленно возвратившись в прошлое и не желая уходить из него.
— Мы с тобой заживем, Лотти! Милая Лотти, вдвоем!
Мои тревога и страх возросли.
— Эрнестина! — сказала я резко, совсем как миссис Кингсли. — Это не Лотти! Это Марианна! Не путайте!