Замешкавшись на секунду, Бремен обошел «Тойоту» и забрался внутрь. В машине работал кондиционер. Миз Морган подняла стекло и посмотрела на Джереми. Только оказавшись рядом с ней, он понял, какая она высокая – не меньше шести футов и двух или трех дюймов, если только не сидела на стопке телефонных справочников. Мимо проехал грузовик, который громко просигналил. Морган махнула водителю, не отрывая взгляда от Бремена.
– Хотите знать, почему я говорила Говарду весь этот вздор?
Джереми колебался. Честно говоря, ему было все равно. В данный момент ему хотелось выскочить из машины и снова пойти пешком.
– Не люблю маленьких козлов, которые изображают из себя больших козлов, только потому, что получили немного власти, – сказала мисс Файетт. Последнее слово, «власть», прозвучало в ее устах как ругательство. – Особенно когда они используют свою
Бремен сжал пальцами ручку двери, а потом замер в нерешительности. До автострады было восемь миль, а до ближайшего города – еще двадцать с хвостиком, если верить подобию карты, которую он видел в мыслях помощника шерифа. В городе Джереми ничего не ждет, разве что возможная встреча с Говардом. После того как он в последний раз заправил машину в Юте, у него осталось восемьдесят пять центов. Даже на поесть не хватит.
– Скажите мне всего одну вещь, – обратилась к нему женщина. – Вы угнали ту машину, о которой говорил Говард?
– Нет. – Этот ответ не убедил даже самого Бремена.
Спасения от чужих мыслей не было даже в пустыне. Несмотря на отсутствие людей и тот факт, что ранчо попадались только через четыре или пять миль, пешее путешествие по пустыне напоминало прогулку в громадной эхо-камере, наполненной шепотом и далекими криками. Похоже, темные мысли, на которые теперь был настроен мозг Бремена, не ослабевали с расстоянием. Всплески жестокости и жадности, темных страстей и зависти заполняли автостраду, эхом разносились по пустой проселочной дороге, отражались от светлеющего неба и обрушивались на Джереми всей силой своего уродства.
Спасения не было. В городе всплески более близкой телепатической связи давали по крайней мере некоторую определенность; здесь же Бремен словно слушал тысячу радиостанций одновременно, причем все плохо настроенные. А теперь, когда белый шум из сознания мисс Файетт Морган обволакивал его, словно внезапный ветер из пустыни, он почувствовал некоторое облегчение.
– …если хотите, – говорила тем временем женщина.
Джереми заставил себя сосредоточиться. Он так устал и ослабел, что в утренних лучах солнца, проникавших в машину сквозь тонированное ветровое стекло, все вокруг него расплывалось, словно тающая патока… Женщина, черная обивка сидений…
– Простите, – пробормотал он. – Что вы сказали?
Губы миз Морган дрогнули в нетерпеливой улыбке.
– Я сказала, что вы можете поехать на ранчо и попробовать ту работу, если хотите. Мне действительно нужен помощник. Парень, который написал мне из Денвера, так и не объявился.
– Да, – кивнул Бремен. Каждый раз, когда подбородок опускался, поднять его стоило большого труда. Глаза у него закрывались. – Да, я бы хотел попробовать. Но я совсем не разбираюсь в…
– С такой фамилией, как Голдман, я и не надеялась, – улыбнулась мисс Файетт. Она лихо развернула «Тойоту», выехав на песок, а затем, вернувшись на асфальт, помчалась на запад, на ранчо «ММ», которое скрывалось где-то за волнами горячего воздуха и миражами, плывшими перед ними, словно расписной занавес.
Глаза
Работа Джейкоба Голдмана производит такое впечатление на Джереми – а через него и на Гейл, – что они садятся на поезд до Бостона, дабы лично познакомиться с исследователем.
Это происходит чуть меньше чем за пять лет до того, как у Гейл обнаружат опухоль, которая убьет ее. Чак Гилпен, их давний приятель, теперь работавший в Ливерморской лаборатории имени Лоуренса в Беркли, прислал Джереми неопубликованную статью об исследовании Голдмана, поскольку она имела отношение к докторской диссертации Бремена, в которой человеческая память представлялась в виде движущегося волнового фронта. Джереми сразу же понимает важность работы Голдмана, через два дня после получения статьи звонит исследователю, а еще через три дня вместе с Гейл садится в поезд, идущий на север.