– Вас не затруднит? – Джереми был не в силах скрыть своего нетерпения.
Норм удивленно вскинул брови, а потом улыбнулся.
– Без проблем. Сейчас переставлю. Когда захотите уехать, ключи будут здесь.
Бремен вышел вслед за ним через заднюю дверь и оказался на маленькой пристани, которую не было видно с дороги. Старик сидел на корме маленькой лодки, улыбаясь беззубым ртом.
Джереми почувствовал, как его грудь заполняет тоска – подобно тому, как тропическая птица расправляет крылья после сна, открывая яркое оперение. Ему с трудом удалось сдержать слезы.
Норм-старший передал Верджу коробку с покупками и подождал, пока Бремен неуклюже спустится в лодку и устроится в центре, осторожно уложив стекловолоконную удочку на сиденья.
– Вам должно понравиться, слышите? – Норм подергал козырек своей кепки.
– Да, – прошептал Джереми, глубоко вдохнув запах озера, моторного масла и даже остатков керосина на своей одежде. – Да. Да.
Глаза
Наверное, никто из живущих на земле людей не понимает работу человеческого мозга так хорошо, как Джереми. Кроме того, имея доступ к чужому сознанию с тринадцатилетнего возраста, Бремен затеял исследование, которое показывает истинный механизм мышления. Или по крайней мере дает достаточно хорошую метафору для него.
За пять лет до смерти Гейл Джереми наконец закончил свою диссертацию, посвященную анализу волнового фронта, но тут на его рабочем столе в Хэверфорде появляется статья Джейкоба Голдмана. Записка Чака Гилпена, бывшего соседа по комнате в общежитии, сообщает: «Полагаю, тебе будет интересно взглянуть, что об этом думают другие».
Джереми возвращается домой в таком волнении, что едва может говорить. Джернисавьен смотрит на него и выбегает из комнаты. Гейл наливает ему чай со льдом и усаживает его за кухонный стол.
– Медленнее, – просит она. – Говори медленнее.
– Ладно. – Ее муж втягивает в себя воздух, едва не поперхнувшись кубиком льда. – Знаешь мою диссертацию? О волновом фронте?
Гейл закатывает глаза. Как она может не знать о диссертации, которая вот уже четыре года заполняет их жизнь и отнимает все свободное время?
– Да, – терпеливо отвечает она.
– Так вот, она устарела, – с неуместной улыбкой сообщает Джереми. – Чак Гилпен сегодня прислал мне материал одного парня по имени Голдман, из Кембриджа. Весь мой анализ Фурье устарел.
– Ой, Джереми… – Гейл по-настоящему расстроилась.
– Нет, нет… это
Гейл качает головой. Она в растерянности.
Джереми наклоняется к жене, лицо его пылает. Чай со льдом проливается на разделочный стол, а Бремен пододвигает к жене статью.
– Смотри, малыш, тут все есть. Помнишь, о чем моя работа?
– Анализ волнового фронта памяти, – автоматически отвечает Гейл.
–
– Нет! – вскрикивает Гейл и качает головой. – Говори. Объясняй словами.
Бремен пытается, прекрасно понимая, что математика, которую его жена считает слишком формальной, рассказала бы все гораздо яснее.
– Голограммы, – говорит он. – В основе работы Голдмана – исследование голограмм.
– Как и твоего анализа памяти. – Гейл слегка хмурится – как всегда, при обсуждении его работы.
– Да… верно… Только работа Голдмана выходит за пределы анализа синоптической функции памяти, обоб-щая все до аналога человеческой мысли… черт, даже до всего сознания!
Гейл делает глубокий вдох, и Бремен видит, что до нее постепенно доходит. Ему хочется заменить чистой математикой те искусственные языковые конструкции, с помощью которых она прокладывает путь к пониманию, но он подавляет свое желание и сам пытается найти более точные слова.
– Значит… – Гейл умолкает в нерешительности. – Получается, что работа Голдмана объясняет наши… способности?
– Телепатию? – улыбается Джереми. – Да, Гейл…