– И кого из двоих ты убила?
– Само собой, того, который следил. Я же хорошая девочка, забочусь о тебе. И ты обо мне заботишься.
– Ни о ком я не забочусь, Плошка. Ты ходишь в неупокоенных гораздо дольше моего. Ты давно живешь здесь, в подвале. Я приношу тебе тела.
– И всегда мало.
– Я не люблю убивать и делаю это, только когда у меня не остается выбора. И потом, не я ведь одна тебе помогаю.
– Нет, только ты одна.
– Ты правду говоришь, Плошка?
– Да. Остальные бегали от меня, как теперь бегают от тебя. Все, кроме того человека с крыши. Он что, тоже не похож на других?
– Не знаю, Плошка. Теперь я буду на него работать.
– Я рада. Взрослые должны трудиться. Тогда у них ум занят работой. А если думать не о чем, это плохо. И опасно. В голову сразу дурные мысли налетают. И от них всем становится плохо.
– Кому это «всем»? – удивилась Шарука.
Грязная рука девочки обвела двор.
– Им. Беспокойные они. Все беспокойные. Почему – не знаю. От этого башня теперь вся потная бывает.
– Я принесу тебе соленой воды для глаз, – пообещала воровка. – Их надо промывать, иначе ослепнешь.
– Я и так хорошо вижу. Но не только глазами. У меня кожа видит. И язык. И мечты света.
– Какие еще мечты света?
Плошка откинула с лица окровавленные пряди волос.
– А те пятеро все стараются выбраться. Ох и не люблю я их. Я там почти всех не люблю, но этих особенно. Корни умирают. Не знаю, что делать. А эти шепчут, как разорвут меня на кусочки. Совсем скоро. Я не хочу, чтобы меня рвали на кусочки. Шарука, как мне быть?
Воровка некоторое время помолчала, а потом уточнила:
– Ты их всех чувствуешь? Всех… погребенных?
– Многие не хотят со мной говорить. Они давно уже ума лишились. Есть такие, кто ненавидит меня за то, что я им не помогаю. Некоторые просят и умоляют. Они говорят через корни.
– А есть такие, кто ничего от тебя не хочет?
– Некоторые всегда молчат.
– Поговори с ними, Плошка. Или найди кого-то, кто умеет с ними общаться, кто сможет тебе помочь.
«Кто согласится быть тебе матерью… или отцом», – мысленно добавила Шарука.
– И что потом? – спросила девочка.
– Узнай, что они думают про… разные вещи. Если найдется хоть один, кто не будет тебя задабривать, путать тебе мысли… и не состоит в сговоре с остальными, – расскажешь мне о нем. Все, что знаешь. А я постараюсь дать тебе хороший совет. Не как мать. Как подруга. Согласна?
– Ага.
– Значит, договорились. А сейчас у меня к тебе другой вопрос, Плошка. Как именно ты убила того человека, который следил за военным?
– Горло ему прокусила. Так быстрее всего. И кровь я люблю.
– Чем же тебе она нравится?
– Я кровью волосы мажу, чтобы на лицо не лезли. У нее запах живой. Я люблю, когда так пахнет.
– Сколько всего человек ты убила?
– Очень много. Они нужны земле.
– А почему они нужны земле?
– Потому что она умирает.
– Умирает? А что случится, если земля умрет?
– Тогда все, кто внизу, вылезут.
– Ого! – присвистнула воровка.
– Мне здесь нравится. Не хочу, чтобы земля умирала.
– Плошка, давай сделаем так. Теперь я буду говорить тебе, кого надо убивать. Не волнуйся, их будет много.
– Хорошо. Ты заботливая.
Из сотен узников подземных темниц Азатов только один слышал этот разговор двух неупокоенных, который они вели на поверхности. Азаты ослабили свою хватку не из жалости к нему, а в силу необходимости. Страж был не готов к такому повороту событий. Совсем не готов. Да и сам выбор был небезупречным – еще одно свидетельство угасающей силы Азатов и неумолимости времени, угрожающего одолеть самое древнее каменное строение на континенте.
Башня Азатов умирала. Безысходность заставляла ее искать самые неожиданные пути спасения.
Выбор был сделан. Приготовления, хотя и медленные, шли постоянно. Времени оставалось совсем мало. Положение было таким отчаянным, что это буквально обескровливало Башню Азатов. Пятеро соплеменников, что находились в плену еще со времен к’чейн че’маллей, почти прорвались к поверхности.
Они были тоблакаями, что не сулило ничего хорошего.
Глава пятая
Удар ему пришелся между глаз.
Все содрогнулось, как от грома,
И рухнули костей его твердыни.
А душу выдернули прочь,
Чтоб корчилась в тисках
Неискупленного отмщенья…
Смех Тени был негромким, но звук этот грозил безумием каждому, кто его слышал. Удинаас разжал пальцы. Сеть, над которой он трудился, упала на песок. Удинаас привалился спиной к разогретому солнцем камню. Сощурив глаза, летериец глядел в светлое небо. Он был на берегу один. Ветер слегка морщил гладь залива. Никого… кроме духа, который изводил несчастного раба целые дни напролет и отступал только во сне.