Полуночный лихач

Неизвестно, сколько прошло времени, дядя Саша совершенно потерял связь с реальностью, когда в стекло кто-то деликатно стукнул.

Дядя Саша с подавленным проклятием выглянул.

– Здрасьте, – сказал белобрысый бледный парень с приплюснутым носом. – Это к кому «Скорая»?

– А ты что за спрос? – прищурился дядя Саша. – Или заболел?

– Я – нет, – энергично замотал головой белобрысый. – Но батя у нас хворый, мы с братиком и волнуемся: не к нам ли?

Дядя Саша поглядел на «братика». Правда, парни похожи, этот тоже белобрысый и бледный, только чуть постарше, поугрюмей. И какой странный шрам на виске! Культовый детективщик непременно предположил бы, что здесь имел место контрольный выстрел, однако череп парня оказался настолько крепок, что пуля прошла по касательной, и может даже, убила рикошетом самого киллера.

– Вы из второго подъезда, что ли? – спросил дядя Саша. – С которого этажа?

– А, так вы во второй подъезд приехали! – хором сказали братики. – Ну, тогда точно не к нам!

Они отошли, и дядя Саша мгновенно забыл о них, потому что «пиранья» Мазур в очередной раз обводил вокруг пальца каких-то гадов, и оторваться от этого процесса было совершенно невозможно.

– …Полотенцем лицо ему прикройте, – велел Николай, и женщина в ужасе стиснула руки на груди:

– Полотенцем?! Что вы, господи, он ведь еще жив!

Николай завел глаза:

– Не то слово. И все показания к тому, что будет жить долго. Но если мы хотим довезти вашего мужа до больницы, не причинив ему ненужных страданий, надо сделать маленькую заморозку болевого участка. Это всего-навсего безвредный, бесполезный, зато хорошо отвлекающий хлорэтил. – Он продемонстрировал ампулу, а потом обрызгал бесцветной жидкостью грудь больного, в то время как Палкин полотенчиком прикрывал ему лицо и глаза. – Всего-то и делов.

– А-а, ну понятно… – Жена больного пыталась извиняюще улыбнуться. – Я не знала. Феля, Феля, ты как?

Ее неподвижно лежащий муж чуть приоткрыл заплывшие веки:

– Ничего, лучше… Может, не надо в больницу?

– А почему? – Николай, присев к столу, рассматривал кардиограмму, отмечая карандашом интервалы. – Вполне может быть, что вас завтра и отпустят, если все в норму придет. Даже если нет – полежите денька три, какие проблемы? А то жена ваша вон как напугалась, да и собачка…

– Тэффи… – По лицу больного скользнуло подобие улыбки: – Умная… она такая умная…

– Точно! – лицемерно согласился Николай.

Палкин поджал губы. Наверное, он подумал о том же, о чем и Николай: назвать черную собачку Тэффи умной мог только человек с помрачившимся сознанием. Не исключено, что именно она своим умом и довела хозяина до инфаркта. Во всяком случае, у Николая, который собак любил и вообще-то не боялся, чуть у самого не сделалось плохо с сердцем, когда из глубины квартиры к ним вдруг понеслось черное косматое чудище с оскаленной пастью, оглашая воздух диким лаем.

Палкин замахнулся носилками, а у Николая ничего не было, кроме чемоданчика с лекарствами, и он уже готовился взять собачку на прием, когда выяснилось, что у нее просто такая манера здороваться. В два счета их с Палкиным щеки оказались щедро облизанными, а потом псина унеслась выражать свое сочувствие больному хозяину: положила ему лапы на грудь и принялась радостно тявкать прямо в лицо.

– Заприте ее где-нибудь, – велел Николай хозяйке, вытираясь рукавом и утешая себя воспоминанием о целебных свойствах собачьей слюны: вчера, собираясь на дежурство, он порезался при бритье, может, заживет порез-то…

– Да вы что? – ахнула властная дама по имени Виктория Павловна. – Она так любит хозяина, она выражает ему сочувствие, она его исцеляет, у нее такая светлая аура!

Пожалуй, лавры победителя над Феликсом Ивановичем Тэффи вполне могла разделить с его женой… Николай всего этого гималайского бреда на дух не выносил, но даме с фанатично пылающими глазами ничего не сказал, а только повернулся к Палкину и велел немедля колоть больному трамал, анальгин, димедрол и дроперидол. Тут уж волей-неволей Виктории Павловне пришлось оттащить Тэффи в сторону, а потом и запереть в соседней комнате, потому что она нипочем не желала терять славу целительницы и ревниво лаяла на Палкина, пытавшегося поймать иглой вялую вену Феликса Ивановича. Запертая Тэффи буйствовала и выла истерически, однако в комнате больного сразу стало свободнее: наверное, Тэффина аура забирала слишком много жизненного пространства. И Феликс Иванович задышал ровнее – впрочем, может быть, от лекарств. Но в больницу все равно придется ехать, деваться некуда.

– Значит, так, – сказал Николай, в то время как Палкин сноровисто раскладывал на полу мягкие носилки. – Давайте покрывало какое-нибудь, а на ноги Феликсу Ивановичу носки, что ли, наденьте, чтоб не озяб в машине. Сегодня 35-я по «Скорой» дежурит, это, конечно, недалеко, но все-таки…

– 35-я… – недовольно поджала губы Виктория Павловна. – А нельзя куда-нибудь в более цивилизованное место, ну хоть в Пятую градскую?

– Она вчера дежурила, – терпеливо пояснил Николай, убирая в чемоданчик глюкометр.