Полуночный дождь

Он нежно поцеловал меня в висок, и я выбрала рассказ.

25 июня 2001 года.

Я не сводил с нее глаз. Она ловила каждое слово, произнесенное моим отцом, а я ловил каждое слово, каждое движение, каждое мгновение и каждый звук, рождаемый ее пальцами на фортепиано. Это было ее первое занятие с моим отцом. Целых четыре часа мы слушали, как мой отец рассказывал нам о Бетховене и каких-то музыкальных шутках. Я особо не прислушивался. До тех пор, пока мой отец не обратился ко мне и заставил меня выглядеть дураком.

— Посвящена любимой…? — спросил он, доставая из своих карманов воображаемые пистолеты и наставляя их прямо на меня.

— Да? — сказал я, качая головой. Класс рассмеялся. Все, кроме одного человека. Взгляд Дженни метал молнии. Какого черта?

— Лунная соната, — ответил он за меня и, не моргнув и глазом, продолжил лекцию.

Я задержался после занятий, надеясь улучить минутку с ней наедине, до того, как мама заберет ее. Все двадцать учеников собрали свои вещи и вышли из класса следом за моим отцом. Все, кроме нее. Я медленно плелся между рядами, притворяясь, будто тоже направляюсь к двойным дверям. Дженни направилась в противоположном направлении, к ступенькам, ведущим на сцену. Я обернулся и увидел, как она села за фортепиано и нежно коснулась клавиш. Я сел, когда три ноты раздались под ее пальцами.

— Думаешь, это шутка? — спросила она, держа руки на клавишах и глядя прямо перед собой.

Хотя я знал, что она обращалась ко мне, я все же оглядел класс.

— Извини? — спросил я, указывая на себя большим пальцем.

— Для меня это важно. Это мечта. Я не хочу, чтобы ты все испортил.

— Я не испорчу.

— Испортишь. Ты не чувствуешь того, что чувствую я. Я это знаю.

— Нет, чувствую.

— Правда? — спросила она, повернувшись и пристально посмотрев на меня.

— Да.

— Ты ничего не знаешь о Бетховене, не так ли? А что насчет Моцарта? О нем ты что-нибудь знаешь?

— Я знаю достаточно.

— Не думаю, что знаешь. Разве ты не считаешь, что художник должен знать работы Пикассо? Архитектор должен знать, кто такой Фрэнк Ллойд Райт? А композитор должен знать все, что нужно знать о тех гениях, которые могут научить тебя? Я верю в это всей душой, Блейк, — умоляющим тоном объяснила она. Я понял это четко и ясно. Она была права, для нее это значило больше, чем для меня, и я не мог ей все испортить.

— Расскажи мне.

— Что?

— Расскажи мне о Бетховене.

— Слишком много рассказывать.

— У меня есть время. — Оно у меня действительно было. У меня была вся оставшаяся жизнь, и я бы смотрел в те глаза до конца своей жизни.

— Что ты о нем знаешь?

— Э-э.

— Я так и думала.