Виолетты прикрывает рот руками. На мгновение все, на что способен Рафаэль, это стоять на месте. Множество моряков рассказывали истории о том, куда идут умирать балиры. Одни говорят, что они уплывают далеко в открытый океан, где они погружаются все глубже и глубже, пока не попадают в Преисподню. Другие говорят, что они выпрыгивают из воды и летят выше и выше, пока не теряются в облаках. Обычно на берег выбрасывает лишь белый-белый скелет. Но еще никогда он не видел мертвой балиры во плоти, до этого времени. Естественно, не вот так.
— Не приближайся, — шепчет Рафаэль Виолетте. Чем ближе он подходит, тем запах в воздухе становится все более едким, теперь уже ощущаемый запах гниющей плоти. Подойдя к первой балире, он протягивает к ней руку. Он сомневается, но затем аккуратно касается пальцами тела.
Животное дергается. Это всего лишь детеныш, и он все еще жив. Все еще.
В горле Рафаэля встает ком, и слезы наполняют его глаза. Что-то ужасное убило этих существ. Он все еще ощущает ядовитую энергию, пульсирующую в венах животного, чувствует его слабость, когда балира пытается сделать еще один низкий, скрипучий вдох.
— Рафаэль, — зовет Виолетта. Обернувшись, он видит, как она приближается через волны, разбивающиеся о берег. Подол ее платья вымок, а сама Виолетта трясется, как осиновый лист
— Похоже на энергию Аделины, — говорит наконец Виолетта.
Рафаэль неуверенно шагает к океану. Он идет, пока его обувь не тонет в мокром песке. Он резко вдыхает.
Вода такая холодная, какой она никогда не бывала прежде, холодная как смерть. Тысячи нитей энергии тянутся к его ногам, когда вода отливает, словно каждая из нитей колючая, с маленьким крюком, ищущим живое существо. Это вызывает у него мурашки, похожие на опарышей в гниющем фрукте. Океан глубокий, темный и гадкий, полный яда. Под ним слой яростной и пугающей энергии, которую он чувствовал только в Аделине. Он думает о странной отвлеченности Энцо этим вечером, об отстраненном взгляде полуживых глаз. Он, казалось, тянулся к океану. Рафаэль помнит шторм, бушевавшего той ночью, когда они подняли Энцо из глубин моря, оттуда, где кончается мир живых и начинается мир мертвых.
Виолетта застыла за ним, а вода ударяется о ее ноги.
Рафаэль делает еще несколько шагов в океан, пока волны не достигают его пояса. Он немеет от холодной воды. Смотрит туда, где утихая бушует грозовой шторм, и слезы стекают по его щекам.
Что-то отравляет этот мир.
Глава 3
Аделина Амутеру
Даже сейчас, несколько десятилетий спустя, я не боюсь ничего так, как боюсь открытого океана в ночной тьме, простирающейся вокруг меня во все стороны.
* * *
Проходит целая неделя, но рана на моей руке все еще пульсирует, когда я двигаюсь слишком быстро. Ее покрывает толстый слой бинтов. Я вздрагиваю, когда спускаюсь вниз по пандусу к гавани Эстенции, надеясь, что рана снова не раскрылась.
Над пристанью сегодня навис густой запах гниющей рыбы. Наморщив нос, я следую за солдатами к цепи экипажей, ждущих нашего приезда. Серджо, идущий рядом со мной, не убирающий руки с эфеса своего меча, наклоняется ко мне.
— Ваше Величество, — говорит он. Из его уст титул звучит так естественно, словно я рождена была для трона. — Мои люди захватили группу горожан, пытавшихся взломать дворцовые ворота. Сейчас они в башне Инквизиции, но честно, я бы не расслаблялся.
Я смотрю на него.
— И что же им так не нравится?
— Твой новый закон. Они должны отдавать свои земли меченым.
— И что ты собираешься делать с пленными?
Серджо усмехается, поправляет свой плащ так, чтобы он больше прикрывал его плечи, и делает большой глоток из своей фляги.
— Что прикажешь. Ты же королева.
Интересно, думает он обо мне так же, как думал о Ночном Короле в Меррутасе? Надеюсь, уважает он меня больше. Ночной Король был слабаком, пьяницей, идиотом и врагом меченых людей. Я плачу Серджо гораздо больше, чем платил он. Доспехи Серджо украшены золотыми нитями, а его плащ соткан из лучших, самых искусно изготовленных шелков, каких не найти во всем остальном мире.
Голоса смеются надо мной.
Но ведь сколько им не дашь, они всегда будут хотеть большего.
Я напоминаю себе приготовить другой травяной настой, когда прибуду в замок. Голова начинала болеть от их нескончаемого шепота, заполняясь звуками, эхом унося мои мысли далеко, через весь путь домой.