Полуденный паром

Доцент переходит на левый борт, где стоят особняком четыре филологички и двое сельделовов. Но эти шестеро уже связаны незримо и надежно в одно, седьмой им не нужен, доцент для них слишком стар, он им далек. Как умный человек, он сразу это чувствует и, задумавшись, застывает в одиночестве на пустой палубе. Затем он решается и подходит к парикмахерше.

Парикмахерша (кладет ладонь на его рукав). Что было... Что было... Прости меня.

Доцент. Что? Что ты оказалась такой, какая есть?

Парикмахерша. Машину мы купим новую. И если ты хочешь, чтобы ребенок был с нами, то я...

Доцент. Поздно! Я не хочу. Я ухожу. Я боюсь.

Парикмахерша (с такой силой стискивает его запястье, что ее пальцы белеют). А я? Что будет со мной?

Доцент (подыскивая слова). Послушай... Прости меня... Но я не могу жить с женщиной, не могу спать с женщиной, у которой нет ничего, кроме тела. Я не могу гладить кожу, под которой одна пакля и эгоизм. Это было бы патологией, я презирал бы себя. Это ты меня прости. Я не могу.

Парикмахерша (в глазах ее страх). Я глупая, глупая, глупая, я всего-навсего глупая вокзальная парикмахерша.

Доцент (тоном доцента). Глупая? Знаете ли, в женской глупости много теплоты. Я читал об этом. В ней и наивность, и материнское чувство, и страх потерять своего любимого, и множество других элементов. Будь у вас эта глупость, я бы остался.

Парикмахерша. Попробуем еще раз!

Доцент. Нет.

И доцент уходит. Он меряет длинными шагами стальные листы палубы, он ищет истину и утраченное равновесие, которые найдет не так скоро...

Радист в радиорубке стаскивает наушники и ставит на проигрыватель пластинку.

Сельделовы и филологички стоят плечом к плечу у поручней и смотрят в морскую даль, как умеют смотреть в морскую даль лишь молодые задумавшиеся люди. Блузки девушек, их руки и лица все в пятнах копоти и масла, никаких причесок не осталось, а лица их серьезны.

Первый сельделов (тихо). Будь моя воля, взял бы я вас, девушки, на сельделовный сейнер, сразу старшими матросами взял бы.

Реет (пытается вернуться к прежнему легкомысленному тону). Какая честь! А рыжих тоже берут?

Второй сельделов (с мальчишеской обидой). Туда и мужчин-то берут не всяких. У иных кишка тонка. Честь немалая. Мы вам всерьез говорим. Вы бы выдержали. Дело ясное, о'кей!

Маль. Спасибо, ребята.

И девушки начинают подпевать репродуктору, милые девушки с носами в копоти. Сельделовы с солидным видом подсвистывают.

Мостик. Тут реют лишь остатки дымка. Два капитана стоят рядом и молчат... Жена капитана время от времени опускает взгляд, а потом снова смотрит во все глаза на мужа.

Капитан второго парома. Одно в этой истории паршиво — цистерны.

Наш капитан. Да.

Капитан второго парома. Могло бы и хуже кончиться. Мостик к небу и сто покойников.

Наш капитан. Могло бы.

Входит штурман.

Штурман. Водитель выживет. Пришел в сознание. Ругается и форсит, выставляется, как петух.

Капитан. И то хорошо!

Штурман. Что хорошо?

Капитан. Что ругается.

Штурман. Наверно, виноват я.

Капитан (устало). Ты? Виноват? Может, и в самом деле так. Все может быть. На свете нет ничего невозможного. Думаешь, мне от этого легче? Своей радостью можно и с другими поделиться, своей виной не поделишься. Она вся твоя. Так-то!

Штурман, пятясь, отходит.

Входит боцман. Капитан крепко, двумя руками жмет его руку.

Боцман (одновременно и смущенный и довольный). Оставь, старик. Еще поплаваем.

Капитан (повернувшись к боцману и забыв о своей жене, о втором капитане, о штурмане, обо всем). А что дальше? Что будет дальше, боцман?

Боцман. Надо составить рапорт. На то ты и капитан.

Капитан. Да. Дело, конечно, ясное.

Боцман. Что дальше? Первым делом поднимем апарель. Паром должен быть паромом, а не подбитой вороной с опущенным клювом. Надо отметить место.

Капитан (боцману). Поставь буй. (Переводит ручку машинного телеграфа на «полный вперед». Хватает рупор.) Поставить инвалидную коляску на колеса! Поднять апарель!

Дизели начинают работать на полную мощность.

Свободные от тушения пожара матросы бегут на носовую палубу и ставят инвалидную коляску на колеса. Нос коляски немножко помялся, одна фара вдавлена. Но коляска все-таки в порядке. Тийу мигом забирается на сиденье и, не обращая внимания на мать, пожирающую ее голодным взглядом, весело кричит инвалиду нормальным детским голосом:

— Дядя, иди! Я уже здесь.

Апарель поднимается, поднимается, и стальное кольцо вокруг парома снова смыкается.

Второй паром отваливает, описывает полукруг и берет обратный курс.

И снова гавань. Паром причаливает. На пристани два красных пятна пожарных машин и два пустых автобуса, ожидающих пассажиров. Как-то обособленно стоит «Волга», а рядом с ней — мужчина в форме капитана дальнего плавания.