Полтора года

Ну как писать тебе, Валерочка, когда тебя рядом нет? Вот нет и нет. А знал бы ты, как жалко с тобой расставаться. Вот сейчас хочу вспомнить, какой ты, походочку твою — идешь, одно плечико вперед, улыбку — зубы белые, ровные, один только сбоку косенько стоит… Но это, Валера, я умом вспоминаю. А не как раньше: мне только зажмуриться, и ты вот он, как в глаза мои впечатанный… Зачем, зачем ты повстречался со мной на жизненном пути (песня такая). А тут вот еще какую песню узнала. Про девочку, как она стоит одна на голом ветру и должна сама выбрать, никто за нее не выберет. Вот и я, Валера, сама ведь выбрала. И тебя — тоже сама. Ты ко мне не навязывался, не приставал, не уговаривал. Вот только зачем при себе оставил, зачем пинка не дал? Ну это уж другой разговор… Лучше буду про сегодняшнюю жизнь. Если по-честному, так и ее ведь сама себе выбрала. Я что, не знала, что есть на свете спецухи для девчоночек удалых, молоденьких? И про колонии тоже известно было. Так что валить не на кого…

Вчера прохожу мимо бытовки. Ольга там Немирова и Ирэн, само собой. Сидят разговаривают. Ирэн увидела меня, зовет:

— Заходи, заходи, у нас от тебя секретов нет.

Зашла. Они про новенькую толкуют. Такая появилась — ничего признавать не хочет.

Потом Ольга ушла, дежурных надо было проверить. А я осталась. Обратно про новенькую разговор. Ну до того девчонка вредная! А Ирэн говорит:

— Мне кажется, ее и пожалеть нужно, очень уж тяжко сложилась у нее жизнь.

Я тогда возьми и бацни:

— Жалость унижает.

Она посмотрела на меня внимательно и спрашивает:

— Ты это сама придумала?

Я врать не стала.

— Не сама.

— Так говорят обычно холодные или даже жестокие люди. Чтобы оправдать собственную неспособность к жалости и к состраданию.

— А разве, — говорю, — она не сама выбрала? Вот и теперь: пусть выбирает. Не так разве?

— Так. Только ей помочь нужно, чтобы не ошиблась в выборе. И чтобы в следующий раз правильно выбрала. И еще много-много раз.

— Всю жизнь, что ли?

— А мы, — говорит, — всю жизнь только и делаем, что выбираем.

— И вы?!

Она засмеялась.

— Каждую минуту. Вот и сейчас выбираю: продолжать с тобой разговор или отправить спать.

На шутку свела.

О Ларе думаю мучительно. Снова и снова прокручиваю все. С того первого дня, когда я по какому-то наитию взяла и разорвала ее бумаги. И дальше, дальше… Вот я предлагаю ее в командиры. Девочки хлопают (доселе такого не бывало). Вот она выступает на совете командиров. Б. Ф. суховато говорит: «Это дельно, это примем». Вот мы сидим с ней вдвоем и обдумываем, как нам быть дальше с Лилей Курихиной. Лиля уже два раза пыталась бежать. Кстати, то, что она сейчас работает и учится и с великой нежностью вспоминает наш дом, — это в большой степени ее, Ларина, заслуга. Я вспоминаю, вспоминаю и дохожу до нашего грустного прощания на автобусной остановке. Дальше — мое долгое спокойное ожидание. И — ее письмо. И опять эти слова: «Вам пишет не студентка», — ударяют меня в самое сердце.

Я жду ответа от ее бабушки. Хотя что она может знать!

Вчера Дима спросил меня о Ларе. Это впервые он проявил интерес к какой-то из моих воспитанниц.

— Скажи, пожалуйста, эта девушка, которая находится под следствием, не та ли, которую ты считала вместилищем всех добродетелей?

Я могла бы ответить (и раньше наверняка ответила бы) наиподробнейшим образом. Но сейчас я не могла понять, действительно ли он сочувствует моей бедной Ларе? А вдруг просто профессиональный интерес, юрист как-никак.

— Та, — коротко ответила я.

— Ну и какие же новости?

— В сущности, никаких. Письмо от ее бабушки.

Я вытащила из сумки письмо. Он взял и, не начав читать, спросил:

— Сколько я помню, она убегала из дому? Почему?

Я коротко, никаких эмоций, рассказала ему о трагедии Лары.

Письмо пришло сегодня.