Полтавское сражение. И грянул бой

Войнаровский поднялся с кровати, шагнул к табурету. Склонился над Марысей, заглянул ей в глаза. На нее сейчас смотрел совсем другой человек, чем минуту назад, в его взгляде не было ни обожания, ни обиды, а желание проникнуть в душу собеседницы, понять, находят ли там отклик его слова.

— С тех пор я стал уделять казачьей истории не меньше времени, чем истории Речи Посполитой, а малороссийский язык превратился для меня в родной наравне с польским и литовским. Особенно меня интересовали события казацко-польских войн, и когда я дошел до времени гетманов Хмельницкого и Выговского... Пани княгиня, конечно, хорошо осведомлена о роли этих лиц в польской и украинской истории?

— Родовой казак-шляхтич, реестровый сотник Богдан Хмельницкий, поставив личные обиды выше присяги Речи Посполитой, поднял против нее вначале Запорожье, потом всю казачью Украину, часть которой ему удалось оторвать от Речи Посполитой и присоединить к Московии. Однако его преемник, тоже природный казачий шляхтич, принявший гетманскую булаву после кончины Хмельницкого, Иван Выговский, поняв пагубность для казачества союза с Россией, пожелал исправить ошибку предшественника и возвратиться в состав Речи Посполитой, поставив, однако, ей ряд унизительных для польского» гонора условий.

— Этому учили и меня, — усмехнулся Войнаровский. — Но я был уже в возрасте, когда не только слушают, но и читают, поэтому начал самостоятельно знакомиться с документами той поры. В том числе с перечнем условий, на которых гетман Выговский был согласен войти в состав предполагаемой польско-литовско-русской державы. Вы, польская княгиня, именуете их унизительными для вашего гонора, так считала и часть сенаторов Речи Посполитой, которым предстояло утверждать эти условия. И все-таки они были приняты Сенатом, причем их поддержали большинство участников недавно закончившейся войны с гетманом Хмельницким. Главным аргументом необходимости союза с казацкой Украиной был следующий... Надеюсь, вам интересно будет это узнать?

— Конечно, — выдавила из себя Марыся, которой уже порядком надоели разговоры Войнаровского и о его семье, и о нюансах никогда не бывших простыми казацко-польских отношений.

Войнаровский выпрямился, немного откинул назад голову, набрал в грудь побольше воздуха. Он что, вздумал читать ей вирши, приняв столь величественную позу? Неужто паны сенаторы той поры, утратив рассудок в войне с казаками Хмельницкого, могли додуматься писать договор с Выговским виршами? А почему бы и нет, если сегодняшние стали резать друг друга, пустив на свою землю шведов и московитов? А может, для Войнаровского все, что касалось любимого им казачества, звучит виршами?

— Вот доводы сенаторов за союз Польши и Литвы с казацкой Украиной как равный с равным, вольный с вольным: «Не козаки нарушили союз, а мы. Гордость наша виновата... Они более заслуживают нашего уважения, чем те, которые раболепно отдаются королю и чужому государству, не думая расширить свою свободу. Козаки упорно предпочитают лучше погибнуть и исчезнуть, чем торжествовать без свободы. Мы ниже их: они сражались с нами за свободу, а мы за бессильное господство!» Но это не все. Гетман Выговский требовал запретить в будущем Великом Русском княжестве церковную унию, и паны сенаторы, коим не дано было права решать вопросы веры, высказали и по этой проблеме свою точку зрения, хотя последнюю точку в этом вопросе должны были поставить богословы: «Греческие обряды, различимые от римских, не противны религии, коль скоро догматы веры правильны и неизменны... Конечно, никак не следует присоединять греческого обряда к римскому; пусть патриарх, как и прежде, правит русской Церковью, лишь бы догматы веры были неизменны».

Войнаровский опять опустился на кровать, забросил ногу на ногу, тихо заговорил:

— После всего, что узнал, я начал считать себя только казаком и без раздумий остался с матерью после ее разрыва с отцом. Кстати, с нами, несмотря на уговоры и запрет отца, уехали и обе мои сестры, падчерицы матери, которые на Украине перекрестились в православие, были хорошо приняты в казачьих старшинских семьях и в окружении тогдашнего царского киевского воеводы князя Ромодановского счастливо вышли замуж. Между прочим, муж одной из них, сотник Полтавского полка, сейчас со своим полковником Левенцом недалеко от нас в Полтавской крепости.

— Муж вашей сестры — сотник? — удивилась Марыся. — Но, говорят, пан гетман прилагал все силы, чтобы наилучшим образом устроить судьбы детей своей единственной сестры. Ведь произвел же он своего старшего племянника Обидовского, сына сестры от первого брака, в полковники и весьма удачно выдал замуж ее дочь от второго брака Марианну Витуславскую.