Полтавское сражение. И грянул бой

Нестулей, высокий, крепкий, ловко, несмотря на свои пятьдесят лет, вскочил на освобожденную кошевым бочку. Сунул смушковую шапку под мышку, перекрестился, медленно вытащил из ножен саблю. Держа ее перед собой на вытянутых руках, поцеловал клинок, посмотрел на продолжавшего стоять в шаге от бочки Сорочинского.

— Этой саблей я рубил турок и татар, сносил головы ляхам, но ни разу не обнажал ее против единоверцев-россиян. Однако сегодня Жизнь вынуждает меня сделать это. Друже Петро, твои казаченьки постоянно проливают кровь, защищая наши земли от басурман, а мои казаки ежечасно льют слезы от кривд и притеснений, что творит на пограничье Сечи и Гетманщины Москва. Она ни во что не ставит казачьи вольности, сжала, словно обручем, наши земли своими крепостями, ее воеводы ведут себя в низовье Ворсклы, словно оно уже часть Московии. У нас уже кончилось терпение, выплаканы слезы и остался единственный выход для спасения отчего края от разорения, а себя от гибели или выселения за Волгу — взяться за оружие, как всегда поступали в таких случаях наши славные деды-прадеды.

Нестулей поднял саблю над головой, потряс ею в воздухе.

— И мы так поступим! Перед отъездом из Переволочной я провел полковую старшинскую раду, и она единогласно приговорила — хватит смотреть, как Москва готовится покончить с Сечью, настала пора остановить ее! Не сомневаюсь, что это решение поддержит и полковая черная рада. Други-браты, казаки Переволочной готовы первыми подняться против Москвы! Защитим казачью волю! Не уйдем с родной земли на чужую Волгу! В поход, други!

— Не покоримся Москве!

— Отстоим Сечь и казачьи вольности!

— Казацькому роду нема переводу!

— В поход! — бушевал майдан.

Гордиенко спрятал под усами довольную усмешку — Нестулей сделал свое дело. Очередное его напоминание о кознях Москвы и ее угрозе переселить сечевиков за Волгу нашли куда больший отклик в сердцах казаков, нежели напоминание Сорочинского об ушедших в мир иной гетманах Хмельницком и Сагайдачном. Однако нечего искушать судьбу — вслед за Нестулеем может взять слово сторонник Москвы с языком, подвешенным не хуже, чем у переволочинского атамана. Поэтому ни к чему затягивать раду — решение о войне с Россией необходимо принять немедленно, пока в казачьих душах не остыли страсти и клокочет ненависть к Москве, желающей разрушить Сечь и переселить запорожцев за Волгу.

Едва Нестулей успел спрыгнуть с бочки, как на ней вновь оказался Гордиенко.

— Други-браты, мы позволили высказаться всем, кто желал. Настал черед решить, как нам поступить: боронить от Москвы родную землю или ждать, когда она уничтожит Сечь и погонит нас за Волгу. Кто готов сложить голову за казачью волю, добыть новую славу сечевому лыцарству, протянуть руку помощи братам-казакам на Гетманщине? Кто готов выступить в поход против московского царя?

Ответом ему был сплошной многоголосый рев, грохот направленных в небо мушкетных и пистолетных выстрелов, сверкание сотен вскинутых над головами сабель. Отдельных голосов или выкриков разобрать было нельзя, да и вряд ли нужно — и без этого было ясно, что большинство участников рады стояли за войну с Россией. Однако на раде прозвучало и другое мнение, высказанное гуляйпольским полковником, и кошевой был обязан выяснить отношение сечевиков и к нему.

Этот закон знали все присутствовавшие на раде, поэтому вскоре шум и стрельба стихли, и над майданом нависла настороженная тишина.

— Славное сечевое лыцарство, кто хочет дожидаться вторжения Москвы на наши отчие земли, уничтожения Сечи, осквернения православных святынь царем-антихристом? Кто желает лишиться казачьих вольностей, снести надругательства над верой предков, кто намерен втоптать в грязь казачью славу? Кто хочет пить горилку, охотничать и рыбалить, а не сражаться за Сечь, казачью волю и честь? Имеются среди нас подобные запроданцы или нет?

В царившей на майдане тишине отчетливо был слышен малейший звук, поэтому единственный прозвучавший на нем голос Сорочинского показался неестественно громким:

— Я против войны с Россией. Еще никогда союз с басурманами и латинянами не приносил добра Сече и Украине. Так будет и на сей раз. Злое дело свершил ты сегодня, кошевой.

Круто развернувшись, гуляйпольский полковник направился к своим казакам. А вслед ему неслись слова Гордиенко:

— Славное сечевое товарищество приговорило идти в поход на русского царя. Быть по этому! В поход выступаем через трое суток с рассветом...

В другое время Константин после удачно завершившейся рады обязательно посидел бы в кругу друзей и побратимов с чаркой в руке, но сейчас не мог себе этого позволить. Одно дело провозгласить поход на Крым, Турцию или ляхов и начать его по своему усмотрению, располагая достаточным сроком для его тщательной подготовки и не опасаясь упреждающего удара противника. И совсем другое дело объявить войну России, чьи войска в нескольких суточных переходах от Запорожья и могут напасть на него прежде, чем сечевики соберут необходимые силы и будут в состоянии начать поход.