Полтава

   — Кого носит? — спросили мужским голосом.

Против освещённого окна сверкнуло длинное ружьё.

— Овёс нужен! — ответил Марко, пряча пистоль под кобеняк.

Человек убрал оружие, спустился с крыльца. После нескольких ударов огнива затеплился пузатый фонарь. Из мрака проступило усатое немолодое лицо. Вокруг царила прежняя тишина, только ещё тревожней становился верховой шум да никак не могли угомониться собаки.

От продолжительной езды болела спина. Петрусю хотелось спрыгнуть на землю, пройтись, ощущая на боку длинную саблю. Свыкся ты с мыслью, что казаку сабля — сестра родная, но самому редко приходится цеплять её к боку.

Сабля да пистоли — всё вытащил для него из тайника дед Свирид! — беспокоили и Степана. Он постоянно прикладывал к оружию свои большие руки.

Глядя на товарища, Петрусь улыбался: он и сам поступает так же!

Пока хлопцы спешивались, хозяин вынес мешок овса и решительно выставил руку, чтобы взять через калитку возле ворот деньги, — но тут собаки с лаем бросились куда-то в сторону от хозяйских ног.

   — Гляньте! — вскрикнул Степан, не зная, следует ли хвататься за саблю или же первым делом надо прыгать в седло. — Сердюки!

Сердюки, наверно, заметили огонёк или услыхали собачий лай — повернули сюда. Правду молвится — беглецу одна дорога, а погоне — десять!

В утренних сумерках неярко поблескивали сбруя и оружие. Всадники пока что не замечали беглецов за высокой оградой, но уходить последним было уже поздно. Марко выстрелил не целясь, для острастки, сердюки мигом ссыпались с дороги под защиту громадных дубов. Над ними закричали птицы, потревоженные громом.

   — За мною!

Марко уже был в седле и летел туда, откуда только что приехал. Сумасшедший топот копыт за ним всё усиливался, но вдруг привял. Оглянувшись, Марко увидел, что кони и люди сгрудились на затканной розовым светом лесной поляне.

   — Хлопцы! Не поминайте лихом. Вам нагайки, и только, а мне...

Возвращаться запорожец не мог. Там его поджидала смерть.

Приятно журчит вода... Как хочется пить... Голову раскалывает боль... Тело мокрое, чужое... А вода наполняет рот... Как легко...

   — Живой! — кричат над ухом.

Откуда-то из тумана склонился усатый человек, ночью продававший овёс. На крик торопятся любопытные.

   — Тю, парубок! На эти дороги никто сейчас не ступает, кроме сердюцких лазутчиков! Вот и стукнули мы тебя... Да ты не лазутчик...

Лежит Петрусь в низенькой светличке. Сквозь маленькие разноцветные стёклышки заглядывает солнце. Лучи добрались к горшкам на деревянных полках да ещё к красным цветам, удачно выведенным чьей-то рукою на белой печке. Сначала Петрусь рассматривает нарисованное, затем переводит взгляд на порог, обмазанный красной глиной. Усатый хозяин, стоя на пороге, скалывает красное сапогом. «Не звал я этого лиха! — будто оправдывается он. — Прости уж!»

   — Вы чьи люди? — спрашивает Петрусь. — Не сердюки, вижу...

   — Вот ещё! — удивляется рыжий, старший среди незнакомцев. Его называют Кирилом. — Мы вольные люди! Гультяи! Слыхал? Га-га-га!

Смех подхватывают. Множество глоток угадывается в сенях да в просторном дворе. Рыжий машет растопыренными пальцами, тоже обросшими рыжими волосами.

   — Прочь отсюда! А ты вставай, парень! Свяжу тебе руки, пока батько приедет! Сейчас он насыпает жару в сапоги одному пану...

Рыжий самолично отводит связанного Петруся в овин, откуда предупредительный при дневном свете хозяин выносил ночью овёс. Там лежит Степан — он со стоном поднимает голову и смотрит на товарища. Степана даже не связывали — так надёжно помяли ему бока...

К вечеру подворье загудело. Не успели пленники перемолвиться словом, как брама в овине треснула на две половины и в проёме показался громадный человек в красном жупане, на котором из оружия одна длинная сабля в чёрных кожаных ножнах. Снизу, с соломы, виднелись широкие грязные пальцы с отросшими ногтями.

«Батько!» — догадались невольники.

   — Батько Голый! Расспросит, куда вы ехали и зачем стреляли! — крикнул из-за могучей спины Кирило.

Батько закрыл собою день. Его голос поднял Петруся на ноги, даже Степан со стоном уселся на соломе.

   — Это они? Вижу!

На плечо Петруся легла тяжёлая рука, повернула его лицом к свету. На красном жупане висела хрупкая соломинка, и солнечный зайчик, пробившись в раскрытую браму, осыпал её золотым блеском. Петрусь ободряюще взглянул на сидящего Степана. Он где-то видел вошедшего великана.

   — Узнал? — неожиданно спросил тот, сморщив крупное лицо.

Рука на плече Петруся смякла. Ломкая соломинка сорвалась с красного.