Полный нокаут (ЛП)

— Господи, что случилось с твоим лицом? — спрашиваю я, беря ломтик ржаного хлеба с большой белой тарелки передо мной и разламывая его пополам.

— Ничего, — говорит он, разбивая яйцо и выливая его содержимое на сковороду. — Я зашел в одно из наших старых мест, вот и все.

Я смеюсь, запихивая кусок хлеба в рот.

— Ты подписал контракт, не так ли?

Он пожимает плечами.

— Что-то в этом роде.

Кажется, что прошла целая жизнь с того момента, когда мы с Джексоном дрались в этих странных подпольных клубах за наличные. Мы были недостаточно взрослыми, чтобы участвовать в каких-либо реальных турнирах, поэтому старались не светиться и время от времени участвовали в нескольких турах то тут, то там, получая дополнительные деньги. Тот, что в Лас-Вегасе, был под баром «Лаки». Джексон и я никогда не проигрывали там ни в одном бою. Когда я перестал появляться, Джексон — напротив. Он переживал действительно темные времена с Амелией и участвовал в любой драке, в которую его впустил бы любой клуб. Это был его способ выразить свое разочарование… Это был способ справиться с их испорченными отношениями.

— И тебе надрали задницу? — удивляюсь я вслух.

Он хмурится, явно обиженный.

— Мне? Надрали мне задницу? Убирайся отсюда к чертовой матери. Я никогда не проигрывал в бою.

— А как насчет…

Он бросает в меня яичную скорлупу, и я уклоняюсь, когда она пролетает над моей головой и падает на плитку.

— Отвали, мне было шестнадцать, и в свою защиту хочу сказать, что он достал перцовый баллончик.

— Как скажешь, чувак. — Я качаю головой. — Но если Селена заставляет тебя лезть обратно в эти места, то покончи с этим. В любом случае не знаю, что ты в ней нашел.

Джексон ухмыляется мне, его зеленые глаза немного темнеют.

— Ты не видел ее обнаженной.

Я улыбаюсь. Это типичный ответ Джексона. Всегда про физическое. Не дай бог, чтобы у девушки было доброе сердце.

— Нет, думаю, что нет.

До Оливии я бы сам использовал эту фразу. Но теперь я знаю, что ценность женщины не измеряется внешним видом или формой ее тела. Она измеряется ее сердцем, ее состраданием и силой. Все эти вещи вы не можете увидеть снаружи, голым будет человек или нет.

Он разбивает еще одно яйцо, потом еще одно.

— С ней трудно быть рядом, — говорит он. — У нее сильная воля, страстная. И у нее большое сердце.

— Но?

— Но она не понимает. Не понимает, почему я такой, какой есть. — Он бросает скорлупу, с которой капает яйцо, в пластиковый пакет на прилавке. — Она не оставляет меня в покое. С ее уст срывается постоянный поток вопросов, которые я задвигал на задворки своего сознания и на которые сам еще не ответил. Люблю ли я все еще ту другую девушку? Думаю ли я все еще о ней? Стал бы я снова погружаться в эти отношения, если бы мне дали шанс?

— А ты бы стал? — спрашиваю я, сжимая кулак, готовый вбить в него немного здравого смысла, если он ответит неправильно.

Пристальный взгляд зеленых глаз Джексона падает на мое лицо.

— Не знаю. Селена — это единственное, что заставляет меня мыслить ясно. Ее чувства — это то, что мешает мне отвечать на звонки и сообщения Амелии.

— Почему?

Он расправил плечи.

— Потому что я облажался с ней. Я изменил ее… Я — это Амелия, и я не могу оставить Селену, зная, что разрушил ее ради кого-то другого. То, что я сделал с ней… То, что она позволила мне сделать с ней… Было бы несправедливо уйти.

Что-то сжимается у меня в груди, и внезапное желание защитить Селену оседает мне на плечи.

— Ты не можешь тащить ее за собой, Джекс. Если ты ее не любишь, тогда отпусти. Она поставила тебе ультиматум. Будь мужчиной и дай ей гребаный ответ.

— Я не такой, как ты, Сет. Я не могу остепениться и играть в счастливую семью. Мне нужно волнение. Мне нужен постоянный трепет, пронзающий мою грудь, иначе я перестану двигаться.

— Так это все? Вместо того, чтобы взять под контроль свою собственную жизнь, ты собираешься разрушать жизни других? — Я отодвигаю свой стул и поднимаюсь на ноги. Джексон едва заметно вздрагивает. Он один из немногих людей, которых я не могу запугать. — Ты знаешь, что ты делаешь, Джексон? Ты сидишь и дуешься, прячась за своей маской. Это не ты!

— Сет? — Голос Оливии разносится по кухне, но я игнорирую его. Джексон должен это услышать.

— Ты уже давно не был самим собой. До того, как ты встретил ее, тебя, блядь, было невозможно остановить! Ты делал то, что хотел. У тебя были мечты и амбиции. Что теперь? Ты сидишь и ждешь меня. Я живу твоей жизнью, Джекс! Я сражаюсь в тех боях, в которых ты хочешь участвовать. У меня есть слава и деньги, жена и дом. У меня есть все, чего ты хотел, и то, чего, как я утверждал, никогда не хотел я сам.

Его зеленые радужки темнеют, а пальцы так крепко сжимают стойку, что белеют.

— Правильно, придурок. Возможно, ты забыл о своих амбициях, но я нет. Я помню, каким человеком ты был. Тебе тоже нужно начать вспоминать, потому что как только я закончу сражаться с Доном, то хочу покончить и с этой пустой жизнью.

Его брови хмурятся, на лице появляется острый взгляд.