Полное собрание стихотворений. Том 1

А чем мы их обидели?

Будь я в больших чинах,

Тотчас благоразумие

Внушил бы им, ей-ей!

Давай нам остроумие,

Но трогать нас не смей!

Чем хуже я профессора,

Художника, врача?

Коллежского асессора

Трудами получа,

Я никому не здравствую.

Небезызвестно вам,

Что я давно участвую

В литературе сам;

Но никогда решительно

( И бог храни вперед )

Не нападал презрительно

И на простой народ!

Без вздоров сатирических

Идет лишь Полевой

В пиесах драматических

Дорогою прямой.

В нас страсти благородные

Умеет возбуждать

И, лица взяв почетные,

Умеет уважать;

Всем похвалы горячие,

Почтенье… а писцы

И мелкие подьячие -

Глупцы и подлецы,

С уродливыми рожами ..

И тут ошибки нет

(Не всё же ведь хорошими

Людьми наполнен свет)…

1843 – 1845

2. Чиновник

Как человек разумной середины,

Он многого в сей жизни не желал:

Перед обедом пил настойку из рябины

И чихирем обед свой запивал.

У Кинчерфа заказывал одежду

И с давних пор (простительная страсть)

Питал в душе далекую надежду

В коллежские асессоры попасть, -

Затем, что был он крови не боярской

И не хотел, чтоб в жизни кто-нибудь

Детей его породой семинарской

Осмелился надменно попрекнуть.

Был с виду прост, держал себя сутуло,

Смиренно всё судьбе предоставлял,

Пред старшими подскакивал со стула

И в робость безотчетную впадал,

С начальником ни по каким причинам -

Где б ни было – не вмешивался в спор,

И было в нем всё соразмерно с чином -

Походка, взгляд, усмешка, разговор.

Внимательным, уступчиво-смиренным

Был при родных, при теще, при жене,

Но поддержать умел пред подчиненным

Достоинство чиновника вполне;

Мог и распечь при случае (распечь-то

Мы, впрочем, все большие мастера),

Имел даже значительное нечто

В бровях…

Теперь тяжелая пора!

С тех дней, как стал пытливостью рассудка

Тревожно-беспокойного наш век

Задерживать развитие желудка,

Уже не тот и русский человек.

Выводятся раскормленные туши,

Как ни едим геройски, как ни пьем,

И хоть теперь мы так же бьем баклуши,

Но в толщину от них уже нейдем.

И в наши дни, читатель мой любезный,

Лишь где-нибудь в коснеющей глуши

Найдете вы, по благости небесной,

Приличное вместилище души.

Но мой герой – хоть он и шел за веком -

Больных влияний века избежал

И был таким, как должно, человеком:

Ни тощ, ни толст. Торжественно лежал

Мясистый, двухэтажный подбородок

В воротничках, – но промежуток был

Меж головой и грудью так короток,

Что паралич – увы! – ему грозил.

Спина была – уж сказано – горбата,

И на ногах (шепну вам на ушко:

Кривых немножко – нянька виновата!)

Качалося солидное брюшко…

Сирот и вдов он не был благодетель,

Но нищим иногда давал гроши

И называл святую добродетель

Первейшим украшением души.

О ней твердил в семействе беспрерывно,

Но не во всем ей следовал подчас

И извинял грешки свои наивно

Женой, детьми, как многие из нас.

По службе вел дела свои примерно

И не бывал за взятки под судом,

Но (на жену, как водится) в Галерной

Купил давно пятиэтажный дом.

И радовал родительскую душу

Сей прочный дом – спокойствия залог.

И на Фому, Ванюшу и Феклушу

Без сладких слез он посмотреть не мог…

Вид нищеты, разительного блеска

Смущал его – приличье он любил.

От всяких слов, произносимых резко,

Он вздрагивал и тотчас уходил.

К писателям враждой – не беспричинной -

Пылал… бледнел и трясся сам не свой,

Когда из них какой-нибудь бесчинный

Ласкаем был чиновною рукой.

За лишнее считал их в мире бремя,

Звал книги побасенками: "Читать -

Не то ли же, что праздно тратить время?

А праздность – всех пороков наших мать" -

Так говорил ко благу подчиненных

(Мысль глубока, хоть и весьма стара)

И изо всех открытий современных

Знал только консоляцию….

Пора

Мне вам сказать, что, как чиновник дельный

И совершенно русский человек,

Он заражен был страстью той смертельно,

Которой все заражены в наш век,

Которая пустить успела корни

В обширном русском царстве глубоко

С тех пор, как вист в потеху нашей дворни

Мы отдали… "Приятно и легко

Бегут часы за преферансом; право,

Кто выдумал – был малый c головой" -

Так иногда, прищурившись лукаво,

Говаривал почтенный наш герой.

И выше он не ведал наслаждений…

Как он играл? .. Серьезная статья!

Решить вопрос сумел бы разве гений,

Но так и быть, попробую и я.

Когда обед оканчивался чинный,

Крестясь, гостям хозяин руки жал

И, приказав поставить стол в гостиной,

С улыбкой добродушной замечал:

"Что, господа, сразиться бы не дурно?

Жизнь коротка, а нам не десять лет!"

Над ним неслось тогда дыханье бурно,

И – вдохновен – он забывал весь свет,

Жену, детей; единой предан страсти,

Молчал как жрец, бровями шевеля,

И для него тогда в четыре масти

Сливалось всё – и небо и земля!

Вне карт не знал, не слышал и не видел

Он ничего, – но помнил каждый приз…

Прижимистых и робких ненавидел,

Но к храбрецам, готовым на ремиз,

Исполнен был глубокого почтенья.

При трех тузах, при даме сам-четверт

Козырной – в вист ходил без опасенья.

В несчастье был, как многие, нетверд:

Ощипанной подобен куропатке,

Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос,

А в счастии любил при каждой взятке

Пристукивать и говорил: А что-с?"

Острил, как все острят или острили,

И замечал при выходе с бубен:

"Ну, Петр Кузмич! недаром вы служили

Пятнадцать лет – вы знаете закон!

Валетов, дам красивых, но холодных

Пушил слегка, как все; но никогда