Полное собрание стихотворений

Гражданские и общественные темы, мотивы подвига и жертвенной доблести сочетались в поэзии петрашевцев с мотивами скорби, тоска и грусти… Лирический герой Плещеева мечтает «отдохнуть от печали», в его груди слышится «безотрадное рыдание», «страдал он в жизни много, много, но сожаленья не просил». Так возникает тема страдного пути, безнадежно расстилающегося перед странником-поэтом. И следует при этом отметить, что в этих стонах и жалобах нет ничего от социального скептицизма, нет и узкого интимно-лирического подхода к теме… Горячая интимная страсть, искрящаяся в речах лирического героя Плещеева, приобретает политическое звучание, политический пафос. Так, в стихотворении «Странник» движение лирического сюжета ведет нас, казалось бы, к традиционному мотиву тайного посещения возлюбленной в «уютном уголке». Но в следующих строфах неожиданно меняется вся интонационная система. В пейзаж и любовную тему врывается социальная тема – тема людских страданий, «мучения» и «ближних вопли».

Ты говорила мне, бывало: «День придет,

И близок он, когда ни горя, ни страданий
Не будет на земле!» – Нет, он далек, дитя;
И если б знала ты, как много упований,
Прекрасных и святых, с тех пор утратил я…

Стихотворение о тайной любовной встрече превращается в монолог о политическом гнете. Контраст между пленительным покоем природы и бурной неустроенностью душевной жизни составляет суть лирической темы. Переосмысление пейзажных и любовных мотивов в социальные – характерная черта лирики Плещеева 40-х годов. Она связана с литературной позицией петрашевцев. В «Карманном словаре» Петрашевский отчетливо сформулировал новые задачи поэзии: «Любимым миром для воображения поэта должен стать внутренний мир человека: не факты должны вдохновлять его, а их источник. Само собою разумеется, что в этом мире нет места фразам без содержания, нет места восторгам без сознания, нет места исполинским подвигам без глубокого разумного начала и, следовательно, нет места торжественным одам на победы, переходы и многоценные празднества!» «Анализ внутреннего человека» – вот содержание современной поэзии, и потому оду заменила элегия – «отголосок, – по определению Петрашевского, – сознательного воззрения на жизнь и современный мир».[29]

Сам Петрашевский, таким образом, подчеркнул связь литературных исканий с социально-политическими идеями петрашевцев. Антропологические системы Фурье, Сен-Симона и Фейербаха заставили их выдвинуть в качестве основной задачи изучение природы человека, роль его страстей. Неизданный философский трактат петрашевцев «Религия будущности, человек или Христос? Быть или не быть?» раскрывает социально-философскую основу их психологизма. Автор его считает законом общественного развития природу человека, «справедливость естественного стремления к счастью». «Человеческая природа, – читаем здесь, – должна из собственного своего зародыша, и только из него, вся и во всех людях гармонически развернуться…» Лозунг «Нет спасения вне человека» служил основанием возможности социалистического переустройства общества, ибо «законное стремление к счастью заключает в себе полное право уничтожать все основания, неприязненные всеобщему счастью».[30] Такое понимание роли природы человека в истории общества определило поворот к психологической проблематике, к передаче душевных движений, к индивидуальной психологии. Именно этим объясняется многозначительный эпиграф к «Стихотворениям» Плещеева 1846 года: «Человек есмь, и ничто человеческое мне не чуждо», означавший для него идею, являющуюся, как комментировал это изречение Фейербах, «лозунгом современного философа»,[31] – идею борьбы за нового человека, обладающего всей полнотой душевной жизни и богатством человеческой природы. В этом и состояла социально-политическая основа психологизма лирики Плещеева и пристрастия его к жанрам элегии и лирической медитации (недаром его стихи носят названия: «Дума», «Элегия» и т. д.).

Интерес Плещеева к таким поэтическим жанрам, как дружеское послание, элегия и политическая песня, образы поэта-пророка и тема обреченности революционеров говорят о сильном влиянии на него декабристов, Пушкина и особенно Лермонтова. Знаменательно, что Плещеев высоко ценил поэзию Полежаева и видел в нем трагическую жертву николаевского режима.[32]