– Да, кажется, – отвчалъ я искренно, потому что во время обдни я чувствовалъ нсколько разъ, что я задыхаюсь отъ быстроты біенія моего сердца. И всякій разъ, оглянувшись, я встрчался съ взглядомъ дочери Алены Силовны. Хороша или дурна она была, я не могъ знать, потому что лицо ея представлялось мн всякій разъ въ сіяніи недоступнаго мн блаженства. Я не врилъ, что она смотрла на меня. Я былъ, вроятно, на дорог ея взгляда. Я помнилъ только что-[то] тонкое, воздушное и взглядъ нжный и ласкающій полузакрытыхъ глазъ. И помню, что было тамъ, около этого взгляда, блескъ, волоса и близна шеи.
– Да, очень, – отвчалъ я.
– Это, кажется, на твой счетъ она такъ любезничала. Faites lui la cour, mon cher.[10] Вотъ теб и занятіе.
– Ахъ, Владиміръ Ивановичъ, она невста, – сказала тетка.
– Ну, да онъ не отобьетъ ее. Да за кого выдаютъ?
– За сына Ивана Федор[овича].
– Путейца? Ну, отбей, я разршаю.
Тмъ разговоръ кончился. Но мн онъ не понравился. Какъ могъ дядя такъ смяться о томъ, что для меня такъ важно! Важно для меня было то, – я зналъ, – что вс мущины, даже молодые, бываютъ влюблены и бываютъ любимы, но про себя я не смлъ думать, чтобы я когда нибудь могъ быть любимымъ. Когда я влюбился въ первый разъ въ Зину Кобелеву, она только посмялась надо мной; а потому я уже давно ршилъ, что я никогда не буду влюбляться, чтобы не испытать такого же мученья, и постараюсь жить безъ этаго. Дядя же такъ легко, шутя, растравлялъ мою эту рану. И про кого же онъ говорилъ это? Про это небесное видніе, бывшее мн въ церкви. Разв я смлъ думать объ этомъ? а онъ заставляетъ думать, и мн больно. – «Нарочно, если он прідутъ, я уйду съ ружьемъ. И лучше – всетаки она догадается, что я ушелъ отъ нее нарочно, и можетъ быть пожалетъ».
Но я не усплъ исполнить своего намренія. Посл обда я пошелъ ходить съ Трезоромъ и легъ на трав, завязывая узелки на травахъ и думая о томъ, какъ я такъ буду играть на фортепіано, что (такъ какъ я не буду играть ни для кого) будутъ тайно подкупать моего лакея, чтобы слушать по ночамъ мои фантазіи. Я слышалъ даже эти фантазіи и отбивалъ басъ лвой рукой, какъ Трезоръ пришелъ и лизнулъ меня въ носъ. Я взялъ его за лапы и сталъ играть его лапами фантазіи, какъ вдругъ изъ за рощи выхала коляска, и, несомннно, она засмялась и указала на меня. Я приподнялся и поднялъ шляпу. Он прохали, и она улыбнулась. Я всего прекраснаго ожидалъ отъ нея, но не этой прелестной, нжной, ласковой, братской и шельмовской улыбки. – «Нтъ, я не пойду на охоту, а если пришлютъ за мной, надну новый сертукъ и пойду въ домъ. Я скажу, что собаки гораздо умнй, чмъ мы думаемъ»… Я шелъ, думалъ и все улыбался все той же улыбкой, какъ она улыбнулась. Кучеръ ихъ стоялъ и смотрлъ на меня. Какой милый былъ кучеръ! какая коляска, старая, починенная, но милая, нжная коляска. Какія были лошади съ заплетенными гривками. Правая гндая съ согнутыми передними ногами обмахивалась головой отъ мухъ. Только у нея могли быть такія лошади. Я никогда не видалъ больше такихъ лошадей, лошадей совершенно особенныхъ, новыхъ и такихъ, которыя въ своемъ вид выражали счастіе, радость, общаніе блаженства. Въ запах пота отъ лошадей было тоже новое и блаженное выраженіе.
Лакей Павелъ пришелъ, улыбаясь, передать слова дяди: «Приказали придти помогать барышень занимать».
Я понималъ, что можно было занимать Алену Силовну и другую, которая сидла на переди, – кажется, это была воспитанница и крестница Алены Силовны, – но ее, Пашеньку, – ее звали такъ, – никто не могъ занимать. Она могла сидть, вчно улыбаться, и больше ничего не нужно было, и вс будутъ счастливы.
Трудно мн было войти въ комнату, гд они сидли (въ диванной у фортепіано), трудно и совстно, какъ совстно оборванцу нищему внести свои лохмотья въ освщенную яркимъ свтомъ пышную залу бала. Мн стыдно и больно было выставить свое ничтожество на яркомъ свт, которымъ она освщала все вокругъ себя. Но я вошелъ. Все сіяло, и стоило мн подойти къ ней и пожать ея руку, какъ робость моя уже прошла. Вс сіяли: тетка, Алена Силовна, воспитанница и въ особенности дядя, любившій хорошенькихъ: онъ, видимо ухаживалъ ужъ за ней.
Комментарий В. Ф. Саводника
Сохранилась одна рукопись-автограф этого отрывка, занимающая два полулиста писчей бумаги, согнутой пополам, и еще одну четвертку (всего 10 страниц in 4°); бумага фабрики Говарда. Почерк крупный и связный; помарок и поправок сравнительно немного; на некоторых страницах оставлены небольшие поля, другие исписаны сплошь. На странице 9 на полях есть заметка, не имеющая никакого отношения к тексту: «Алекс. банкъ. Щуровъ Кон. Ал.». Судя по почерку и по цвету чернил, отрывок написан в два приема: первые две с половиной страницы написаны черными чернилами, а продолжение, начиная со слов: «Мн было 16 лтъ…» – рыжими; это совпадает с внутренним построением самого отрывка, первая часть которого представляет собой как бы введение в последующий рассказ.