Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу

Считают, что масаи пришли с севера, с Нила, и являются потомками египтян. Есть смельчаки утверждать, что масаи, мол, не что иное, как потомки римских легионеров. Приводятся доказательства: Рим посылал солдат в Африку, и они оседали в ней. Почему бы римлянам не смешаться с местными племенами и не двинуться к югу? А если так было, то понятно, откуда масайская «тога» и несколько латинских слов в языке. Подобные теории — издержки повышенного интереса к масаям. Но так или иначе самобытное племя выделяется в Африке. Это необычайно высокие, стройные и красивые люди.

Они жизнерадостны и умны. Они прекрасные ветеринары и очень смелые воины. Наше желание поближе сойтись с масаями разрешилось неожиданным образом. По пути к заповеднику Серенгети мы увидели человека, сидевшего под тенью пыльных колючек. Заметив машину, он вышел к дороге. Рост его был не меньше двух метров.

— Масай… Кажется, он хромает, — Миша остановился.

Масай хотел, чтобы его подвезли. Прежде чем сесть в машину, он по слою пыли копьем изобразил нору, в которую, когда шел по степи, попал правой ногой. Наверное, был вывих — нога возле ступни сильно распухла. Объяснив причину своего унижения, масай с легким сердцем уселся в машину.

Сразу же стало ясно, что баню масаи не признают и благовониями не натираются. Миша опустил стекла. Масай это понял по-своему.

Он радостно высунул руку и стал ловить ветер. Потом он поднял в двух пальцах воображаемую сигарету и зашлепал губами. Из протянутой пачки масай взял три сигареты, размял, засунул их в рот и с наслаждением стал жевать.

В зеркальце я видел его лицо. Масаю было лет тридцать. Два больших зуба слегка глядели вперед. Операция над ушами была сделана вовремя и очень искусно: в мочки можно было просунуть кулак. Но висели в ушах лишь небольшие значки, изображавшие самолет фирмы «Эр Франс» — подарок туристов нашел достойное применение.

Наша дорога была прямая, через степь к Серорнеру. Но масай похлопал водителя по плечу и показал, что ему надо бы налево. Мы с Мишей переглянулись и решили покориться судьбе.

В масайской степи в сухую пору можно ехать целиком без дороги. Надо только глядеть, чтобы не затесаться колесом в жилье бородавочников. Мы ехали между редких акаций, похожих на зонтики, по желтой пыльной траве.

Степь от нестерпимого солнца у горизонта струилась жидким стеклом. Стадо коров и жирафы, казалось, ходили в прозрачной воде. Скорость была небольшая. Возле сухого ложка, который надо было объехать, масай возбужденно захлопал рукой по сиденью.

— Симба! Симба!

Я моментально откинул люк и увидел, как по траве в сторону уходила львица с толстыми, как хомяки, львятами. Котят мучило любопытство, но львица сердито поддала одного лапой, и семейство скрылось в кустах.

— Симба! Симба! — масай с удовольствием повторял это слово, понимая, что своей зоркостью доставил нам удовольствие…

Масайское поселение издали не увидишь.

Хижины высотою в полтора метра обнесены валом из сухих колючих кустов. Забрехали собаки, и выскочили навстречу машине пять совершенно голых, облепленных мухами ребятишек. Наш пострадавший сделал знак постоять и, хромая, пошел за ограду. Мы видели, как его поприветствовал кто-то не по-масайски полный и с бунчуком из хвоста зебры в руке. Наш масай тоже положил руку на голову толстому в знак приветствия.

Толстый с бунчуком оказался в общине старейшиной. Он знал язык суахили. Поговорив с ним немного, Миша указал на низкое солнце и на машину. Глава поселка понял, что речь идет о ночлеге, но столь необычное дело, видимо, требовало парламентского решения…

— Каа ньюмбани (хорошо, оставайтесь).

Миша усердно и долго объяснял ему, кто мы, откуда и куда едем. Но старик не понял. Он сказал еще раз «хорошо, оставайтесь» и, отгоняя бунчуком мух, пошел заниматься делами.

Масайская бома — это степные убежища от львов для людей и скотины. Скотину на ночь загоняют в середину крепости, и потому площадь в поселке была основательно унавожена. Двенадцать хижин стояли по кругу вдоль загородки.

Строительный материал для них поставляли коровы. Но хорошо затвердевший на арматуре из тонких веток «степной цемент» запаха не имел. В разговоре со стариком мы просили разрешения рядом с бома поставить палатку.

Но или старик не понял, или вступало в силу гостеприимство, наш масай (его звали Олететип) повел нас к себе под крышу.

Верх входа был масаю по пояс. Мы тоже вдвое согнулись, чтобы пролезть в темноту. Это было одно из трех отделений масайского дома. В узкие щели чуть пробивался свет. Оглядевшись, я обнаружил, что наши колени стоят на бычьей шкуре, под которой поскрипывала подстилка из крупной травы. На сучках, торчавших в стенах, висели: посуда из небольшой тыквы, сухой бычий пузырь, пучок разной толщины ремешков. У входа к стенке был прислонен хорошо знакомый масайский щит, расписанный красной, черной и белой краской.

В «горнице» было прохладно, и, если бы не мухи, ночевать здесь было бы сносно…