Полное собрание сочинений. Том 6.

8) Ужъ начинало смеркаться, когда Кирка пришелъ на площадь. Кое гдѣ въ окнахъ хатъ засвѣтились огни, изъ трубъ поднимался дымъ въ чистое вечернее небо. На краю станицы мычала и пылила возвращающаяся скотина, по дворамъ слышны были хлопотливые крики бабъ. Только дѣвки и молодые парни оставались на площади и пронзительно заливались хороводной пѣсней, толпясь на одномъ мѣстѣ и въ полумракѣ блестя своими яркоцвѣтными бешметами. — Горы снизу закрывались туманомъ, сверху бѣлѣли, на востокѣ зажглась зарница и со стороны степи виднѣлось красное зарево поднимающагося мѣсяца. Съ Терека слышался неумолкаемый ночной трескъ лягушекъ и вечерніе крики фазановъ.

Кирка подошелъ къ хороводу и сталъ около тѣхъ, которые смотрѣли на игру, не принимая въ ней участiя. — Марьяна ходила кругомъ, пѣла, смѣялась и ни разу не взглянула на Кирку. Нѣсколько бабъ и дѣвокъ, заслышавъ мычанье скотины, вышли изъ хоровода. Изъ углового дома, въ которомъ жила Марьянка, вышла баба и подошла къ хороводу. — Это была мать Марьянки, толстая плотная баба съ широкимъ загорѣлымъ лицомъ, большими черными мрачными глазами и грубымъ голосомъ.

— Марьянушка! А Марьяна? закричала она вглядываясь въ хороводъ. — Что нейдешь, проклятая дѣвка, скотину убирать, продолжала она, когда дочь откликнулась ей. — Аль не слышишь, черная бы тебя немочь.

Марьяна прiостановилась въ кругѣ, въ которомъ ходила, но ее тянули далѣе, она вырвалась и, оправляя на головѣ платокъ, пошла къ своему двору.

— Сейчасъ прибѣгу, прокричала она дѣвкамъ, только коровъ подою.

Кирка жадно прислушивался къ словамъ матери и дочери. Какъ только Марьяна отошла отъ хоровода, онъ тихимъ шагомъ отошелъ отъ товарищей, съ которыми стоялъ.

— Видно спать пойти, лучше дѣло будетъ, сказалъ онъ.

Кирка шаговъ 10 отошелъ тихо и не оглядываясь; но, завернувъ за уголъ, онъ окинулъ своими быстрыми глазами улицу и легко, неслышно, какъ кошка, придерживая рукой кинжалъ, пустился въ маленькой переулочекъ къ калиткѣ. Старуха съ водой шла отъ калитки. Кирка въ два прыжка подскочилъ къ изгороди и присѣлъ въ черной тѣни ея. Когда старуха прошла, онъ поднялся и однимъ махомъ перескочилъ черезъ загородку. Въ то время, какъ онъ перескакивалъ, что то треснуло сзади его: казакъ вздрогнулъ и замеръ. Черкеска его зацѣпилась за сухую вѣтку терновника, наваленного на заборъ, и пола распоролась на двое. Онъ щелкнулъ языкомъ, соединилъ два куска, потомъ встряхнулъ головой и побѣжалъ дальше съ внешней стороны изгороди и канавы, въ которой при его появленiи замолкали и бултыхали въ воду пронзительно звенѣвшiя лягушки. Загнувъ за уголъ, онъ увидалъ пыльную полосу стада и услыхалъ крики бабъ и мычанье скотины. Онъ прiостановился и снова пригнулся у забора. Такъ просидѣлъ онъ около полчаса, прислушиваясь къ говору, происходившему у воротъ и на задахъ станицы, и ожидая сумрака, который быстро, какъ это бываетъ на Кавказѣ, охватывалъ станицы. Ужъ отъ забора, подъ которымъ онъ сидѣлъ, ложилась неясная тѣнь всплывавшаго надъ бурунами [62]мѣсяца и свѣтловатая полоса зари надъ Терекомъ была чуть замѣтна.

Кирка хотѣлъ послѣдовать совѣту старика и отогнать Марьянкину корову, но подбѣжавъ къ воротамъ, онъ увидалъ, что скотина уже загнана, и теперь безъ всякой цѣли, но съ сильнымъ волненіемъ, которое возбуждали въ немъ желаніе чего то, ночь и таинственность, прислушивался ко всѣмъ звукамъ. Вонъ нянюка Стешка мать кличетъ, быковъ загнать, говорилъ онъ себѣ, а вонъ дядя Ерошка пѣсню поетъ. А вонъ это кто мамуку кричитъ? вдругъ спросилъ онъ себя, почувствовавъ какъ бы ужасъ, который мгновенно охватилъ его. — Ей Богу, это Марьяна кричитъ. — Дѣйствительно Марьяна стояла у самыхъ воротъ и кричала матери, что корова ушла, и что она боится идти искать ее въ поле.

— Чего боишься, дура, бѣги, я чай на канавѣ воду пьетъ, отвѣчала мать, авось бирюки [63]не съѣдятъ!

— Куда же я ночью одна побѣгу? она може на Терекъ ушла — гдѣ ее найдешь? отвѣчала Марьянка, но такимъ нерѣшительнымъ голосомъ, что Кирка былъ увѣренъ, она пойдетъ искать скотину, и дѣйствительно до его напряженного слуха скоро донеслись звуки, звуки скорыхъ легкихъ шаговъ и шуршанье женской рубахи по высокому бурьяну за станицей. —

Какъ ни хорошо видѣли даже въ темнотѣ маленькіе глаза Кирки, онъ въ темнотѣ не могъ разсмотрѣть ничего. Онъ снялъ папаху и прилегъ къ землѣ. Тогда на свѣтѣ мѣсяца ему ясно обозначилась черная стройная фигура дѣвки, которая съ хворостиной въ рукѣ, своей молодецкой походкой быстрыми шагами шла къ канавѣ. По походкѣ и по движенію ея руки, которой она била хворостиной по травѣ, видно было, что она считала себя одной. — На свѣтѣ мѣсяца, кромѣ фигуры дѣвки, Кирка подъ грушей около канавы увидалъ и корову. Какъ дикая кошка, онъ быстрыми большими шагами добѣжалъ до канавы, размахнувшись, также неслышно перескочилъ черезъ нее и прижался около груши.

— Вишь куда забрела, псё, псё! кричала Марьяна, забѣгая съ другой стороны.