Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Изба была блая (съ трубой), просторная, съ полатями и нарами: свжія осиновыя бревны, между которыми виднлся недавно завядшій мохъ, еще не почернли, новыя лавки и полати не сгладились, и полъ еще не убился. Одна молодая, худощавая, хорошенькая крестьянская женщина, жена Ильи, сидла на нарахъ и качала ногой зыбку, прившанную на шест къ потолку, въ которой задремалъ ея ребенокъ, другая, Карпова хозяйка, плотная, краснолицая баба, засучивъ выше локтя сильныя, загорлыя руки, передъ печью крошила лукъ въ деревянной чашк. Аенька была въ огород. Въ изб кром солнечнаго жара было жарко отъ печи, и сильно пахло только что испеченнымъ хлбомъ. Съ полатей поглядывали внизъ курчавыя головки двухъ дтей, забравшихся туда въ ожиданіи обда. – Николинька сълъ кусокъ горячаго хлба, похвалилъ избу, хлбъ, хорошенькую двочку, которая, закрывши глазенки, чуть замтно дышала, раскидавшись въ зыбк и не желая стснять добрыхъ мужичковъ, поторопился выдти на дворъ и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пошелъ съ старикомъ посмотрть его осикъ. – Былъ часъ десятый; прозрачныя блыя тучи только начинали собираться на краяхъ ярко-голубаго неба; теплое, іюньское солнушко прошло ¹/₄ пути и весело играло на фольг образка, стоящаго на середин осика, оно кидало яркія тни и цвты на новую соломенную крышу маленькаго рубленнаго мшенника, стоящаго въ углу оска, на просвчивающіе плетни, покрытые соломой, около которыхъ симетрично разставлены улья, покрытые отрзками досокъ, на старыя липы съ свжей, темной листвой, чуть слышно колыхаемой легкимъ втромъ, на низкую траву, пробивающуюся между ульями, на рои шумящихъ и золотистыхъ пчелъ, носящихся по воздуху и даже на сдую и плешивую голову старика, который съ полуулыбкой, выражающей довольство и гордость, вводилъ Николиньку въ свои исключительныя владнія. Николиньк было весело, онъ видлъ уже всхъ своихъ мужиковъ такими-же богатыми, такими-же добрыми, какъ старикъ Болха, они вс улыбались, были совершенно счастливы и всмъ этимъ были обязаны ему; онъ забылъ даже о пчелахъ, который вились около его.

– Не прикажете-ли стку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.

– Такъ и мн не нужно.

– Какъ угодно, – отвчалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.

– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, бдняжк, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.

– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ слдуетъ. Изволите видть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, свтъ, лети, – говорилъ онъ, огребая нсколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато бдный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было мста, гд-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать…

– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калитк.

– Что Богъ далъ, – отвчалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хотлъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осип, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревн такъ дурно длать.

– Какъ дурно длать?

– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подскаетъ…

– Хорошо, посл, сейчасъ… – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже боле терпть и, отмахиваясь, выбжалъ въ калитку.

................................................................................................................................................

Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во всхъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ примръ всхъ крестьянскихъ добродтелей; но главная изъ этихъ добродтелей есть терпніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобртается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, смяться-ли надъ нимъ, или жалть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сдлать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себ такой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.

– Что я насчетъ ребятъ хотлъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или дйствительно не замчалъ грознаго вида барина.

– Что?

– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.

– Такъ что-жъ?

– Коли бы милость ваша была, ребятъ отпустить, такъ Илюшка въ извозъ бы на 3 тройкахъ пошелъ. Може, что бы и заработалъ.

– Куда въ извозъ?

– Да какъ придется, – вмшался возвратившійся Илюшка, – Кадминскіе [?] ребята на 8 тройкахъ въ Роменъ здили, такъ, говорятъ, прокормились и десятки по 3 на тройку домой привезли, а то и въ Одестъ, говорятъ, кормы дешевые.

– Разв выгодне здить въ извозъ, чмъ дома хлбопашествомъ заниматься?

– Когда не выгодне, дома-то лошадей кормить нечмъ.