Полное собрание сочинений. Том 2

— «Ахъ, чортъ возьми, что я над лалъ. Нужно мн было здить любезничатькъ монаху», проворчалъ я, совершенно позабывъ, что часъ тому назадъ я боялся каждой гр шной мысли и считалъ бы себя достойнымъ великаго несчастія съ такими словами. Наконецъ, я досталъ кое какъ двугривенный у Василья, расплатился и пошелъ въ Церковь пріобщаться съ чувствомъ какой-то торопливости въ мысляхъ, беззаботности и недов рія къ <самому себ >, [къ] своимъ добрымъ наклонностямъ>.

Глава 3-я. Экзамены.

Съ т хъ поръ, какъ наши у хали въ деревню, оставшись одинъ въ нашемъ большомъ дом , я такъ взволнованъ былъ сознаніемъ свободы и надеждами разнаго рода, что р шительно не могъ совладать съ своими мыслями. Бывало утромъ занимаешься въ классной и знаешь, что необходимо, потому что завтра экзаменъ, а не прочелъ еще ц лаго вопроса, вдругъ пахнетъ какими-то весенними духами въ отворенное окно, какъ-будто вспомнишь что то очень хорошее, и н тъ возможности продолжать заниматься. Или — тоже сидишь за книгой — услышишь по корридору женскія шаги — опять невозможно усид ть на м ст ; хотя и знаешь, что въ дом женщинъ, кром Гаши, старой горничной бабушки, никого н тъ и быть не можетъ; и всетаки думаешь: можетъ быть это она, можетъ теперь-то вотъ сейчасъ и начнется». Или, бывало, вечеромъ въ дом все становится такъ тихо, что хочется слушать тишину эту и ничего не д лать. А ужъ при лунномъ св т я р шительно не могъ не выходить въ полисадникъ или не ложиться на окно и по ц лымъ часамъ лежать, ничего не д лая и не думая. Такъ что, ежели бы не учителя, которые продолжали ходить ко мн , не St.-J'er^ome подстрекалъ мое самолюбіе и — главное — не Дмитрій, который давалъ мн практическія наставленія, какъ готовиться, весна и свобода сд лали бы то, что я не выдержалъ бы экзамена и забылъ бы все, что зналъ прежде.

Шестнадцатаго Апр ля я первый разъ вошелъ въ университетскую экзаменную залу. На мн были чорныя узенькія брюки со штрипками, лаковые сапоги, атласная жилетка и бывшій Володинъ синій фракъ съ бронзовыми пуговицами. Признаюсь, наружность моя больше всего меня занимала: была одна кривая складка на панталонахъ около сапогъ и оторванная запонка на рубашк , которая меня ужасно мучила. Только верхнія части ногъ до кол нъ я находилъ красивыми и любовался ими.

Первое чувство мое было — входя въ большую, св тлую наполненную народомъ залу — разочарованіе въ надежд обратить на себя общее вниманіе. Я почувствовалъ себя такимъ ничтожнымъ червякомъ въ сравненіи съ важными профессорами, сид вшими подъ портретомъ Г[осударя] и красивыми м[олодыми] л[юдьми], ожидавшими очередь экзамена.

<Я даже съ большимъ удовольствіемъ зам тилъ однаго — должно быть, семинариста — съ всклокоченными волосами, отвисшей губой, въ панталонахъ безъ штрипокъ и безъ б лья и съ обгрызанными до заусенцовъ ногтями. Мн пріятно было уб диться, что онъ уже нав рное хуже меня, а несмотря на то, самоув ренно ступая стоптанными сапогами по паркету залу, гордо выступилъ впередъ экзаменоваться при вызов «Ам итеатровъ!»>

Тутъ было 3 рода экзаминующихся. Одни, такіе же, какъ я, въ полуфрачкахъ съ гувернёрами. Это были самые робкіе, сид ли молча и не раскрывая книгъ, на скамейкахъ и съ уваженіемъ, почти трепетомъ смотр ли на профессоровъ, находившихся въ противуположномъ углу залы. Потомъ 2-ой сортъ были молодые люди большей частью въ гимназическихъ мундирахъ безъ гувернёровъ. Эти были постарше насъ, но хуже од ты, за то чрезвычайно развязны. Они говорили между собой довольно громко, по имени и отчеству называли профессоровъ, тутъ же готовили вопросы, передавали другъ другу тетрадки, шагали черезъ скамейки и ли пирожки. И, наконец, 3-й сортъ, которыхъ было однако немного, были совс мъ старые. Одинъ изъ нихъ бл дный, худой, сид лъ противъ меня и, облокотивъ голову на об руки, все читалъ какія-то тетрадки, написанныя чрезвычайно мелко, и не говорилъ ни съ к мъ. Когда профессоръ назвалъ «Ардани», ¹³¹онъ вышелъ, спокойно подошелъ къ столу, не взявъ, сталъ отв чать. Онъ говорилъ тихо, такъ что мн не слышно было, что онъ говорилъ, но по одушевленію профессоровъ я вид лъ, что отлично.

— «Ну сколько?» спросилъ его другой старый.

— «Не знаю», отв чалъ онъ, собралъ свои тетрадки, акуратно завернулъ и вышелъ. Потомъ я узналъ, что это онъ былъ фортепіянный мастеръ и чрезвычайно ученъ [?].

Остальные же старые были престранные, и вс не выдержали экзамена. Одинъ изъ нихъ въ оливковомъ фрак , въ синемъ атласномъ галстук , съ рыжими волосами на горл , выходилъ вм ст со мной.

— «Иконинъ и Иртеньевъ», провозгласилъ кто-то около столовъ. — «Кто Иртеньевъ?» заговорили вс . — «Иконинъ где?»

— «`A vous», ¹³²— сказалъ St.-J'er^ome.

Я одернулъ фрачекъ, поправилъ штрипку и съ замираніемъ сердца выл зъ изъ-за скамеекъ. —