Час ритуала с речами, с подъемом флага, с пальбой из ракетниц и карабина (его несли, опасаясь медведя) как бы поставил точку в большом путешествии. Прилетавшие журналисты сразу пошли к самолетам. А семерка и пятеро их товарищей-радистов с базовой группы остались на полюсе — неторопливо снять лагерь. Я попросился остаться и наблюдал их в минуты поразительного раскрепощения чувств. Признаюсь: никогда не видел более яркого проявления человеческой радости. Бородатые, с облезлыми носами люди в здоровенных бахилах прыгали, как мальчишки, орали, бегали кругом у символического ледяного колышка-полюса, пели, обнимались, валялись кучей в снегу, палили вверх из ракетниц, швыряли кверху куртки и шапки, качали Диму Шпаро.
Потом сварили обед. Дима со словами — «Ребята, без ограничений!» — вытряхнул из мешка конфеты «Мишка на Севере»…
И наступили минуты, когда молча присели на рюкзаки. Никогда не забуду этой удивительной тишины. Ни единого звука! Величественный белый мир. Это были минуты и очень большой радости, и, пожалуй, некоторой грусти. Вот он под ногами — полюс.
Сейчас мы покинем его. Чуть шевелится красный флаг на мачте. Под ним на льду шар-контейнер с дорогими для нас символами родной земли и жизни на ней. Это остается на полюсе. Остаются у флага портреты легендарных полярников Седова, Русанова, Толля.
Лежит на льду букетик подснежников, привезенных пилотом из Черского, и тюльпаны, привезенные из Москвы. Россыпью лежат вокруг гильзы из улетевших в небо ракет. Володя Леденев снимает на пленку эти следы посещения полюса. Снимает он и ледяной столбик, вокруг которого сегодня начерчены сажей параллели и меридианы.
— Ну вот все и окончилось. А Земля продолжает вертеться, — говорит Володя. И мы идем к самолетам.
Прощай, полюс!
Фото автора. Северный полюс — Москва.
Июньский вечер
Преддверие ночи. Солнце зашло. Но светит заря. Теплый сумрак, густеющий в лопухах, в кронах деревьев и под крышами старых сараев, начинает обволакивать землю. Все белое становится вдруг особо заметным. В белой рубахе прошел с луга малый с косой, аисты, прилетевшие на ночлег, маячат возле постройки, белая бабочка прикорнула на ночь в теплой крапиве, и светится у воды таволга.
Тихо. Слышно, как хлещет себя хвостом, отбиваясь от комаров, задремавшая белая лошадь.
Из-за речки, где светятся окна маленькой деревеньки, слышно мелодию песни: «Темная ночь.
Только пули свистят по степи…» Кричит коростель на лугу. Поют последние соловьи. И уже слышно вестника зрелого лета — погремушку кузнечика в травах.
Нагретая за день земля ласкает босые ноги.
Пахнет дикими травами, медом отцветающей липы и сыростью речки. У воды, не спуская глаз с едва заметного поплавка, сидит рыболов лет пятнадцати.
— На что ловишь?
— На бульбу…
Этим словом в здешних местах называют еду-царицу — картошку. И даже рыба приучена к этой наживке…
— Сушь-то стоит…
— Да, хорошего мало, — по-взрослому соглашается рыболов и вынимает из воды леску.
Минут через десять я вижу белую майку и белое удилище на взгорке, где у сарая стоя спят аисты и борется с комарьем лошадь.
Громко и незлобиво рядится с кем-то в крайнем дворе пастух, выпивший после трудов.
Женский голос укоризненно говорит: «Да что же тебе, как космонавту, надо платить?»
— «А что, моя профессия теперь — на вес золота…»
Кричат перепелка и коростель, сверчком трещит у воды камышовка. Темнеют в пойме стожки погожего сена, и ненадолго на небе обозначились звезды.
Фото автора. Верховье Березины.
Черный лист
Первым по березе в скрадок лезет Володя.
Минута — и на мшистую мягкую землю, звякнув, сверху падают «кошки». Ремнями привязываю их к сапогам и тоже лезу. Нехитрая техника: ударом ноги вгоняешь стальную шпору в березовый ствол и, опираясь на этот не очень надежный зацеп, то же самое делаешь правой ногой. В конце пути обливаюсь потом от напряжения и от страха полететь вниз. Кажется, влез на башню в Останкине, а всего-то до лежащего на траве рюкзака метров пятнадцать. На веревке тянем и рюкзак кверху. Теперь все с нами — еда, объективы и фотопленка. Часа четыре будем сидеть в камышовом «скворечнике», сооруженном Володей (с восхищением думаю о его верхолазной работе), в двадцати метрах от гнезда черного аиста.
Редкий случай понаблюдать редкую боязливую птицу. Черный аист в отличие от близкого родича — белого аиста — покровительства человека не ищет. Наоборот, гнезда его всегда за семью печатями непролазного леса, болотистых топей и ненарушенной тишины.