Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги

Я думаю, каждый естествоиспытатель, да и просто человек, хорошо понимающий механизмы природы, не ищет бога. Я страстно люблю природу. В меру сил стремился постичь ее тайны и уберечь от зла. Она питает мой ум и сердце.

— Общаясь с животными, приходилось ли вам рисковать?

— Приходилось. Но, поверьте, когда мы едем в автомобиле, мы рискуем в десятки раз больше.

Профессор Б. Гржимек на Волге.

Я знаю на память цифры статистики: каждый 150-й из существующих автомобилей убивает человека, каждый 60-й ранит. Леопарды и львы — безобидные существа в сравнении с этим «зверем». Но, конечно, постоянно общаясь с животными, иногда и рискуешь. Кинооператора американку Маргарет Лайн в прошлом году убил молодой слон, когда она попыталась получить уникальные кадры. У меня вот палец носит следы зубов: неосторожное обращение с шимпанзе. Зубы у этих бестий, как у леопарда, а ума больше. Леопарду протяни палку — он в нее вцепится, обезьяна же хорошо понимает: надо хватать за руку.

— Велики ли, по-вашему, шансы сохранить на Земле уголки дикой жизни и диких животных?

— Не могу сказать, что эта проблема относится к числу легко разрешимых. Все зависит от нашего благоразумия, от нашей энергии, от нашей, наконец, веры, что сделать это возможно. Предпринятые усилия обнадеживают.

Для примера вспомним хотя бы возрожденных в вашей стране соболя и сайгу.

— Есть у вас, наверное, любимое животное.

— Люблю лошадей. С них я начинал свои исследования. И сейчас вот на старости лет завел нескольких скакунов арабской породы… Есть у меня и еще одна слабость — обезьяны. И уж коли зашел разговор о любви (смеется) — человек тоже симпатичное млекопитающее.

— Этот приезд в Москву надо считать деловым?

— Отчасти. К повторному изданию готовятся две моих книги. И я кое-что уточнял с переводчиком.

 _{Фото автора. 31 июля 1976 г.}

Капитанши пашня

Его сестра работает у нас в редакции. Лет двенадцать назад на столе у нее я увидел фотографию симпатичного моряка. «Это кто же?» — «Это брат Женя…» В тот день я заочно познакомился с Капитаном.

Он плавает тридцать лет. Был матросом, старпомом, штурманом. Шестнадцать лет плавает капитаном.

Когда в этом звании он впервые поднялся на мостик «Бердянска» и прислал фотографию сухогруза, наша Наталья немедленно взялась наводить справки о городке Бердянске и кораблях-сухогрузах. Скоро я уже знал: «Женя ввезет табак из Мексики…»

Потом Женя возил удобрения из Ростока, жесть из Японии, шкуры из Буэнос-Айреса, возил уругвайскую шерсть, кубинский сахар, дальневосточный лес. По рассказам Натальи, «Бердянск» представлялся мне главным негоциантом мира. Я знал не только все порты земли, куда «Бердянск» заходил, но также и то, какие грузы моряки любят, а каких даже побаиваются.

Иногда брат шутил. «Скажи друзьям-журналистам, пусть слово швабра забудут.

Швабры на кораблях теперь нет. По рассказам Наташи, я понял также, что на «Бердянске» не бьют склянки, а драют рынду, что, к огорчению Капитана, слово веревка вытесняет теперь на флоте доброе слово конец, иллюминатор небрежно зовут окном, а кока-поваром. «Подкоп под традиции», — жаловался Капитан.

По черточкам с Наташиных слов я узнавал моряка, выраставшего до поступления в Херсонскую мореходку на московском дворе. Я чувствовал, как человек любит море, как дорожит капитанской честью и как преданно любит все дорогое, что оставляет на берегу. Я мечтал познакомиться с Капитаном.

В этом году весной на обычный вопрос:

«Какие вести с морей?» — Наташа сказала:

— Женя в Москве. Ищу для него кирзовые сапоги.

— ?

— Собрался в целинный совхоз.

— ?

— Сказал, что едет на сев…

* * *

Мы встретились с Капитаном, когда он «отсеялся». За чаем в доме, на корабле в ленинградском порту и у костра над речкой Парицей, возле Гатчины, много было говорено о морской службе, о самом море, о том, чем живет человек, расставаясь надолго с родными, с Родиной, просто с землей.

— Как бы лучше это сказать… Море — судьба моряка. Но если человек скажет, что высшее счастье — всегда видеть море, не верьте. Море надоедает. Наибольшее счастье — после долгой воды увидеть землю. Во все времена наибольшая радость на корабле заключалась в слове «Земля!».

Это сказано было, когда мы сидели у костерка. Сын капитана Володька ловил на отмели пескарей, а мы кидали валежник в огонь и глядели на сизый туман, заполнявший лощину.

— Я часто вижу два одинаковых сна. Один такой: сделал неверный маневр, и мой сухогруз вот-вот врежется в чей-то борт… Просыпаюсь в поту. И еще сон. Три пологих зеленых бугра, деревянные избы, ивы возле пруда, и лошади ходят. А я, взрослый, уже седеющий человек, бегу сломя голову, чтобы вскочить на лошадь и мчаться, мчаться по этим буграм. Да что сон! Иногда на мостике чуть прикроешь глаза и, кажется, слышишь, как жужжат пчелы, чувствуешь запах земли, видишь летящих птиц, синюю полосу леса… Я рано заметил: если человек живет только морем, то жизнь для него постепенно теряет многие краски. Признаться, боялся, что вдруг когда-нибудь стану таким.