Чаплия взял бутылку и попытался прочесть надпись на этикетке и высказал восхищение:
– О! «Камус»!
При этом он сделал ударение на «а».
– Деревня! – упрекнул его Бубрынёв, щелкая клавишами телефонного аппарата. – Не «Камус», а «Камю»?! Во французском ударение всегда на последнем слоге. К тому же «эс» в конце слова не читается. Верно, Леонид Палыч?
Калинич не успел ответить на его вопрос, так как академик заговорил в трубку:
– Зиночка, привет, дочура! У меня полминуты всего – я с работы. Совещание затягивается, так что кушайте без меня. Все, золотце мое. Целую. Извини, меня люди ждут. Извини. Пока.
Он положил трубку и отключил связь. Вошла Вероника Никаноровна с дымящимся кофейником, источающим щекочущий ноздри аромат деликатесного кофе.
– Иван Лукьяныч, я Вам еще нужна? – спросила она, поставив кофейник на подставку.
– Нет-нет, дорогая. Можете идти. Спасибо за все. А может, перекусите с нами, а? – заигрывая, спросил он.
– Нет, Иван Лукьяныч, спасибо. Меня дома ждут. С Вашего позволения я пошла, – тактично ответила Вероника Никаноровна без тени улыбки на безукоризненно чистом лице и направилась к двери.
– Спасибо. До завтра. Не забудьте захлопнуть на замок дверь приемной. Чао, бьёнда! – сказал ей вслед академик.
Бубрынёв и Чаплия уже почти опустошили бутылку дорогого «Камю» и с аппетитом уплетали сырокопченую колбасу, швейцарский сыр, буженину и бутерброды с красной икрой. Калинич сидел и наблюдал за начальством, отпив из своей рюмки не более двух глотков и скромно жуя небольшой бутербродик. Всякий раз, когда раскрасневшийся Чаплия пытался дополнить его рюмку, он накрывал ее ладонью и отодвигал в сторону.
Говорили о том, о сем, о гастролях зарубежных артистов, о компакт-дисках с последними фильмами, об опере.
– Да наш оперный театр ничуть не хуже Большого, уверяю вас, – говорил Бубрынёв, высасывая сок из дольки лимона после очередной порции коньяка. – Артисты у нас классные. Марка только, этикетка не та! Но ничего, все придет со временем. Нужны лишь средства на раскручивание наших талантов, а их-то пока что очень и очень мало. К великому сожалению. Но город наш с будущим. С хорошим будущим. Промышленный потенциал – дай Бог каждому. Наука и образование у нас вообще самого высокого уровня. Только делать деньги наше руководство пока еще не научилось. Но ничего, новый губернатор свое дело знает, уверяю вас. Молодой, энергичный, а нюх на перспективные дела у него – собачий.
– Иван Лукьяныч, а проектировщики у нас тоже на высоте, верно? – вклинился было Чаплия.
– Не перебивай! Все скажу, погоди. Так вот, губернатор теперь у нас – деловой человек. По всем статьям деловой, говорю…
«И на кой хрен они меня пригласили? Слушать их пьяные разговоры? Как долго это еще продлится? Час? Два? А может, вежливо извиниться, да и уйти, сославшись на семейные обстоятельства или на самочувствие? На что лучше?» – думал Калинич, наблюдая, как начальники поглощают остаток коньяка.
Бубрынёв достал из бара еще одну бутылку. «Мартель» – отметил про себя Калинич. «Хватит, пора улучить момент, чтобы смотаться. Пусть сами пьют, и разглагольствуют пусть сами, а мне в этой компании делать нечего, тем более сейчас, когда у них уже языки заплетаются», – подумал Калинич. И Бубрынёв словно прочел его мысли. – Что-то наш Леонид Палыч заскучал! К рюмочке почти не притрагивается, не ест ничего. Что так, Леонид Палыч, а?
«Вот он, удачный момент, чтобы улизнуть. Надо его не упустить», – подумал Калинич, а вслух сказал:
– Благодарю Вас, Иван Лукьяныч. Не могу я больше. Возраст уже не тот, здоровье оставляет желать лучшего…
– Ну, что Вы, дорогой Вы наш Леонид Палыч! Возраст у Вас еще, как говорит мой отец, почти что юный. У Вас еще впереди творческой жизни лет пятнадцать, не меньше. А здоровье – поправим. Пошлем Вас в какой-нибудь «крутой» санаторий – бесплатную путевочку организуем, врачей пригласим именитых. И будете еще не один срок у нас трудиться. А пока главное лекарство – коньячок. После натуральных французских коньяков похмелья не бывает – уж Вы мне поверьте. Кардиологи рекомендуют настоящий коньяк как лечебное средство. Вы «Мартель» пробовали? – Не приходилось как-то, – смущенно ответил Калинич.
– Вот и попробуйте! Только «Камю» допейте, пожалуйста. Не выливать ведь добро такое, – смеясь, сказал Бубрынёв, распечатывая вторую бутылку.
– Нет, нет, с меня достаточно. Сегодня я неважно себя чувствую. Не забывайте все же, что мне уже пятьдесят восемь. Пенсионный возраст стучится в дверь. Я, наверное, пойду, а вы тут сами без меня, я думаю, решите все вопросы, которые Иван Лукьяныч на этот вечер наметил, – вставая из-за стола, сказал Калинич.
– Да что Вы! Что Вы, Леонид Палыч! – Бубрынёв схватил Калинича за локоть, пытаясь усадить обратно в кресло.
– Леонид Палыч, не спешите, пожалуйста, – вмешался Чаплия. – Сейчас кофейку попьем, поговорим о том, о сем. О деле, в том числе.
Будучи не в силах устоять против натиска двух начальников, Калинич снова опустился в кресло. Но рюмку с коньяком отодвинул. Бубрынёв тут же перелил ее содержимое в свою.