Полное собрание рассказов

Весь следующий день мы занимались заказами одежды. Едва я увидел вещи, которые он взял с собой, мне стало понятно, что в Лондоне нам придется провести четыре-пять дней: у него не было ничего, что можно надеть. Как только он проснулся, я отвел его во все магазины, где задолжал. Он заказывал много и с явным удовольствием. К вечеру начали прибывать первые покупки, и скоро его номер превратился в груду картона и оберточной бумаги. Мистер Филбрик, который всегда производит впечатление, будто я первый клиент, решившийся заказать у него костюм, так растрогался, видя его покупательскую искренность, что прибыл к нам в отель в сопровождении помощника, который принес целый чемодан с образцами тканей. Джордж показал врожденную тягу к клетчатому. Мистер Филбрик пообещал, что два костюма будут готовы к четвергу, а третий догонит нас в Крильоне. Я спросил, не знает ли он места, где можно приобрести сносный готовый костюм для выхода в свет. Он назвал магазин, куда его фирма продавала костюмы, от которых по каким-то причинам отказывались клиенты. Он хорошо помнил отца его светлости. Пообещал прийти завтра на примерку. Спросил, есть ли вся необходимая одежда у меня самого, потому что у него появились новые интересные ткани. Что же касается числящегося за мной должка… что ж я мог оплатить его в любое удобное для меня время (в его последнем письме однозначно указывалось, что новый заказ он возьмет лишь после полного расчета по прежним). Я заказал два костюма. Все это действо очень нравилось Джорджу.

Уже после первого утра я перестал изображать из себя учителя. Нам предстояло провести в Лондоне четыре дня до отъезда на континент, и, как и говорил Джордж, в столицу он попал впервые. Ему хотелось повидать все, и прежде всего посмотреть на людей; он легко отличал хорошее от плохого и обладал врожденной утонченностью, которая легко просматривалась сквозь налет провинциальности. Впервые попав в театр, он всему радовался и изумлялся: сцена, оркестр, зрительный зал завораживали его. Он настоял, чтобы мы заняли свои места за десять минут до начала, и он же пожелал уйти за десять минут до окончания первого действия. Он решил, что зрелище вульгарное, скучное и отвратительное, а ему хотелось еще столько увидеть. Точка зрения «можно-остаться-здесь-раз-за-все-уплочено» представлялась ему неприемлемой.

Так же он подходил и к еде — хотел перепробовать все. Если какое-то блюдо ему не нравилось, тут же заказывал что-нибудь еще. В первый наш обед он решил, что шампанское безвкусное и неприятное, после чего отказался его пить. Он не желал подстраиваться под чьи бы то ни было вкусы, но большинство действительно достойного внимания доставляло ему безмерное удовольствие. Так, в Национальной галерее после «Смерти Петра-мученика» Беллини он отказался смотреть на что-либо еще.

Он пользовался огромным успехом у всех, с кем я его знакомил. Манер у него не было никаких. Он говорил что думал, ничего не умалчивая, и с предельным интересом слушал все, что говорилось при нем. Поначалу иногда вмешивался с довольно тревожащей искренностью в разговоры, состоявшие чуть ли не целиком из штампов, к которым мы так привыкли, но почти сразу понял, какие фразы произносятся чисто механически, а потому их надобно пропускать мимо ушей. Расхожие выражения и словечки он схватывал на лету, но использовал по-своему, придавая им новые оттенки.

И все это произошло за четыре дня. За четыре месяца перемены были бы куда заметнее. Я отметил для себя, как он с каждым часом набирался опыта и приобретал новые знания.

В наш последний вечер в Лондоне я купил атлас и попытался объяснить ему, куда мы едем. Мир делился для него на три части: Европа, где закончилась война, где находится множество городов, таких как Париж и Будапешт, одинаково далеких от Англии и населенных проститутками; Восток, кишащий слонами и верблюдами, пустынями, и дервишами и покачивающими мандаринами, и Америка, которая, помимо двух континентов, включала Австралию, Новую Зеландию и большую часть Британской империи, конечно же, не «восточной», где тоже жили дикари.

— Нам придется остановиться на ночь в Бринзини, — сказал я ему. — Тогда утром мы сможем пойти в «Ллойд Трестино».[9] Как много ты куришь!

Мы только вернулись после чая и коктейль-пати. Джордж стоял у зеркала и разглядывал себя в новой одежде.

— Знаешь, он хорошо сшил этот костюм, Эрнест. Это единственное, чему я научился дома, — в смысле, курить. Обычно я уходил в седельную с Бингом.

— Ты не сказал, как тебе коктейль-пати.

— Эрнест, почему все твои друзья были так милы со мной? Только потому, что я стану герцогом?

— Думаю, для некоторых это многое значит… для Джулии, например. Она сказала, что ты выглядел таким потерянным.

— Боюсь, Джулия мне не приглянулась. Нет, я про Питера и этого забавного мистера Олифанта.

— Я думаю, ты им просто понравился.