– Очень смешно, – сказал Сурито. Он улыбнулся про себя в темноте.
Высокие, двустворчатые, плотно пригнанные ворота распахнулись, и Мануэль увидел арену в ярком свете дуговых фонарей и темный, уходящий вверх амфитеатр; по краю арены, раскланиваясь, бежало двое людей, одетых бродягами, а за ними следом, в ливрее с блестящими пуговицами, шел третий, подбирая шляпы и трости, брошенные на песок, и кидал их обратно в темноту.
В патио вспыхнул электрический свет.
– Я пойду подыщу себе конягу, пока ты соберешь ребят, – сказал Сурито.
За ними послышалось звяканье упряжки мулов, которую выводили на арену, чтобы вывезти убитого быка.
Члены куадрильи, смотревшие клоунаду из прохода между барьером и первым рядом, вошли в патио и, болтая, остановились под фонарем. Красивый юноша в оранжевом с серебром костюме подошел к Мануэлю.
– Я Эрнандес, – сказал он, улыбаясь, и протянул руку.
Мануэль пожал ее.
– Сегодня нас ждут настоящие слоны, – весело сказал юноша.
– Да, крупные, и рога нешуточные, – подтвердил Мануэль.
– Вам достались худшие, – сказал юноша.
– Не беда, – сказал Мануэль. – Чем крупнее бык, тем больше мяса для бедных.
– Кто это придумал? – ухмыльнулся Эрнандес.
– Это старинная поговорка, – сказал Мануэль. – Построй свою куадрилью, чтобы мне видеть, кто работает со мной.
– У вас будут хорошие ребята, – сказал Эрнандес. Он был очень весел. Он выступал в третий раз, и у него уже были поклонники в Мадриде. Он радовался, что через несколько минут начнется бой.
– А где пикадоры? – спросил Мануэль.
– Выбирают лошадей. Дерутся, кому достанется самый резвый скакун, – ухмыльнулся Эрнандес.
Мулы под щелканье бичей и звон колокольчиков галопом проскочили в ворота; мертвый бычок взрыл борозду в песке.
Как только провезли быка, все выстроились для выхода.
Впереди стояли Мануэль и Эрнандес. За ними – члены их куадрилий, перекинув через руку тяжелые плащи. Позади всех – четыре пикадора верхами, стальные наконечники отвесно поднятых копий поблескивали в полумраке конюшни.
– Почему это Ретана скупится на освещение, лошадей не разглядишь, – сказал один из пикадоров.
– Он знает, что мало радости разглядывать его кляч, – ответил другой пикадор.
– Эта дохлятина подо мной едва на ногах держится, – сказал первый пикадор.
– Какие ни на есть, а лошади.
– Лошади-то они лошади.
Они болтали в темноте, сидя на своих тощих лошадях.
Сурито молчал. У него была единственная надежная лошадь. Он успел испытать ее в загоне, она слушалась повода и шпор. Он снял повязку с ее правого глаза и перерезал веревки, которыми ее уши были плотно притянуты к голове. Это была хорошая, крепкая лошадь, крепко стоявшая на ногах. Больше ему ничего не нужно. Он непременно удержится на ней до конца боя. Сидя в высоком стеганом седле под тусклым фонарем, дожидаясь выхода на арену, он мысленно проделал весь бой. Другие пикадоры, справа и слева от него, продолжали болтать. Он не слышал их.
Оба матадора стояли рядом впереди своих куадрилий, одинаково подхватив плащи левой рукой. Мануэль думал о трех юношах позади него. Все трое были мадридцы, как Эрнандес, лет по девятнадцати. Один из них, цыган, спокойный, сдержанный, смуглолицый, понравился Мануэлю. Он обернулся.
– Как тебя зовут? – спросил он цыгана.
– Фуентес, – ответил цыган.
– Хорошее имя, – сказал Мануэль. Цыган улыбнулся, показывая белые зубы.
– Когда бык выйдет, перехвати его и погоняй немножко, – сказал Мануэль.
– Хорошо, – сказал цыган. Лицо его стало серьезно. Он начал думать о том, что будет делать на арене.
– Начинают, – сказал Мануэль Эрнандесу.
– Ну что ж, идем.
Подняв голову, покачиваясь в такт музыке, размахивая правой свободной рукой, они вышли на арену, ступая по желтому песку под дуговыми фонарями; за ними двинулись куадрильи, позади – пикадоры верхами, а после всех – служители и позвякивающая упряжка мулов. Толпа аплодировала Эрнандесу, когда они шли через арену. Они выступали горделиво, покачиваясь в такт музыке, глядя прямо перед собой.
Они поклонились президенту, и шествие распалось на составные части. Матадоры подошли к барьеру и сменили тяжелые мантии на легкие боевые плащи. Мулов увели с арены. Пикадоры на коротком галопе объехали кругом арены, и двое из них ускакали обратно в ворота. Служители разровняли песок.
Мануэль выпил стакан воды, поданный ему одним из подручных Ретаны, который должен был прислуживать Мануэлю и подавать ему шпаги.
Эрнандес, поговорив со своим служителем, подошел к Мануэлю.
– Тебя хорошо встретили, мальчик, – сказал ему Мануэль.
– Меня любят, – радостно улыбнулся Эрнандес.
– Как прошел выход? – спросил Мануэль подручного Ретаны.
– Как свадебный поезд, – ответил тот. – Блестяще. Вы оба вышли, что твои Хоселито и Бельмонте.
Сурито проскакал мимо них, точно грузная конная статуя. Он повернул лошадь мордой к коралю, откуда должен был появиться бык. Странно выглядит арена в свете дуговых фонарей. Он привык работать на жарком дневном солнце, за большие деньги. Эта канитель при фонарях ему не нравилась. Уж начинали бы поскорей.
Мануэль подошел к нему.
– Валяй, Манос, – сказал он. – Урезонь его, чтобы был как раз по мне.