Полное собрание произведений в одном томе

Для редакции журнала «Вокруг света» смерть Константина Эдуардовича Циолковского вдвойне тяжелая утрата. Мы потеряли не только выдающегося человека нашей родины.

Константин Эдуардович был внимательным читателем, другом и сотрудником нашего журнала. Мы ценим это, тем более что в последние годы К. Э. редко выступал в печати. Нас он не забывал. В прошлом году мы помещали его статью «За атмосферу».

В текущем году отзывчивый на все новое изобретатель дал статью о батисфере («Вокруг света», № 6 — «Величина погружения океанской батисферы»). Это была одна из его последних работ.

Живо откликался он и на печатающийся в журнале материал, привлекавший его внимание. Так, когда начала печататься повесть А. Беляева «Воздушный корабль», К. Э. Циолковский прислал письмо в редакцию, в котором сообщал, что он нашел повесть остроумной по замыслу и достаточно научной для фантастики. «Выражаю свое удовольствие уважаемой редакции и товарищу Беляеву».

По словам К. Э., первая идея о межпланетных полетах возникла у него после прочтения романа Жюля Верна «Путешествие на Луну». И если сам К. Э. не писал научно-фантастических романов, то создал огромное количество замыслов, которых хватило бы на несколько Жюлей Верное.

В этих замыслах дерзость мысли. Фантазия сочеталась у него с глубокой научностью. Поистине он был «научным фантастом» в лучшем смысле этого слова.

Циолковский умер, но осталась сокровищница его идей. И редакция предполагает с некоторыми из них, еще мало знакомыми широкой публике, познакомить читателей в литературной обработке наших авторов.

Огни социализма, или господин Уэллс во мгле

По берегам Вислы и Днепра, Дона и Чусовой еще не просохла кровь, пролитая в Гражданской войне.

Истерзанная страна залечивала раны. По городам брались на учет фабрики, заводы, склады, квартиры. Местные газеты печатали в отделе местной хроники: «За первую половину ноября выявлено 15 фабрично-заводских предприятий и 250 складов и квартир». Петроград замерзал. Не хватало дров, угля, лопнули трубы отопления. «Чрезутоп» рассылал боевые приказы. Вагоны были переполнены квалифицированными рабочими, возвращавшимися с фронта и деревень к опустевшим фабрикам, замороженным котлам, чтобы оживить их к новой жизни. Петроград напоминал искалеченного инвалида войны.

Темным осенним вечером по Невскому проспекту осторожно пробирался, среди разношерстно одетой толпы, плотный человек в котелке, с коротко подстриженными усами. Когда на него падал тусклый свет керосиновой лампы из окна дома, прохожие с недоумением останавливались, чтобы посмотреть на этот призрак прошлого: он был в отличном демисезонном пальто заграничного покроя, на руках замшевые перчатки, ноги обуты в изящные ботинки. И какой независимый вид! Ну, конечно, это был иностранец!

Он внимательно всматривался в лица прохожих. Прохожие появлялись из тумана и исчезали в тумане. Что за несчастный вид! Взъерошенные голодом и холодом, с поднятыми воротниками, надвинутыми на глаза шляпами, сутулые, они ползли, как последние осенние мухи. Правда, в толпе попадались и иные люди. Широким твердым шагом шли краснофлотцы, рабочие, моряки, но глаза иностранца не останавливались на них. Они были устроены так, что видели только обывателя. Иностранец не слыхал уличных разговоров, в которых можно было услышать радость нового пролетарского города. Он улавливал ухом только слова «нэп, пайки», так уж было устроено его ухо.

Иностранец загляделся на старика с породистым лицом и военной выправкой, который, почти откинувшись назад, шествовал в латаной, грязной солдатской шинелишке, — «социальная мимикрия» — и едва не упал, поскользнувшись на выщербленной плите тротуара.

Нет, с него довольно этого зрелища! Иностранец подошел к краю тротуара и махнул рукой шоферу автомобиля, медленно следовавшего за ним.

«Дикие люди, дикая страна! — подумал иностранец, захлопывая дверку и усаживаясь на мягкое сиденье. — Дикая, несчастная страна!..»

Иностранец был знаменитым писателем. Он приехал в Россию, чтобы видеть самому, что здесь происходит. Это было очень смело с его стороны — ехать в страну большевиков, где «свирепствует чудовищная Чека». Друзья и родные отговаривали его от безумного намерения. Но он все же поехал.

Что притягивало его в Россию? Эксперимент! Великий эксперимент перестройки мира, старой цивилизации, культуры, создания нового общественного строя. Эта дерзкая попытка осуществить в жизнь то, что веками было предметом утопий. А разве утопии не были его коньком? Разве он в своих произведениях, которыми зачитывался весь мир, не рисовал картины будущего, картины мировых войн и революций, даже космическую борьбу миров, крушение старой цивилизации, зарождение новой, невиданный технический прогресс? Это была его мировая монополия. И вдруг эти люди — большевики — заявили о том, что именно они перестроят мир! Это задевало его, как профессионала, не могло не волновать.