В Чернигове пришлось заночевать. А поскольку на постоялом дворе стояло много народу, то самое ценное из телег внесли в светелку, в которой ночевали женщины. Серик обратил внимание, как тужились четверо работников, таща угловатый тюк. Там угадывался сундук, обернутый кожей. В общей горнице сидело множество народу, шумели, пили меды, брагу, казалось, никто не обратил внимания на работников, тащивших сундук, но Серик вскоре заметил, как один из бражников поднялся, и, стараясь оказаться незамеченным, выскользнул на улицу. Серик толкнул локтем Горчака, шепнул:
— Видал?..
— Видал! — раздраженно рявкнул, тоже шепотом, Горчак. — Нарвались, таки…
— В сундуке-то, поди, казна? — спросил Серик.
— А чего ж еще… После моих вестей Реут первым делом решил казну схоронить в пустыне у своего старого дружка.
— А чего ж дочку, самую любимую, послал в такое опасное путешествие?
— Э-э… У него их еще пятеро, одна любимее другой… Так хоть какая никакая, а была вера, будто она и правда, помолиться едет…
Хоть и маловероятно было, что тати попытаются ограбить прямо на постоялом дворе, решили стоять стражу. Горчак настоял на том, что самую опасную, рассветную стражу, будет стоять он. Вернее, лежать. Встать и стоять всю ночь у дверей светлицы, это все равно, что встать посреди площади и орать в голос: — "Господа тати! Просим в очередь за казной!"
Бражники быстро угомонились, потому как на утро всем было в дорогу. Серик растянулся на лавке, не снимая кольчуги и шлема, рядом лег Горчак, тоже в кольчуге и шлеме. Хозяин постоялого двора изумленно спросил:
— Вы это чего, ребятки?..
Горчак пробурчал из-под личины:
— Зарок это у нас такой перед Господом: три года не снимать кольчуг и шлемов.
— А-а… — понимающе протянул хозяин.
Серик лежал, прислушиваясь к храпу спящих постояльцев. Иногда, когда храп утихал, слышались звуки со двора; там хрупали овсом кони, изредка фыркали, заглушая храп тех, кто предпочитал спать в телегах. Серик давно привык и к сторожению в лежачем положении, и к бесконечной осторожности в опасном походе, а потому ночь прошла до половины незаметно. Почувствовав, что пора будить Горчака, он толкнул его в плечо. Тот, не поднимая головы, шепнул:
— Спи, Серик…
Серик закрыл глаза и мгновенно, будто в прорубь провалился.
Ночью ничего не случилось. Утром они торопливо запрягли лошадей, оседлали верховых и поспешно выехали из города.
Горчак спросил:
— Ты татьбой промышляешь… Что скажешь; они догонять будут, или засаду устроят?
— Засаду, скорее всего… — проговорил Серик. — Удобнее и надежнее.
— Эх, и другой дороги нет! — рубанул воздух кулаком Горчак. — Ладно, авось пронесет нелегкая…
Они стояли в ряд, перекрывая узкую просеку. Четверо. На крупных конях, в кольчугах и с длинными копьями.
— Это и всего-то? — изумился Горчак.
— Остальные в кустах прячутся, примерно на полдороги… — пробурчал Серик. — Может, помедлим?.. Вдруг следом большой обоз идет?
— Какой обоз?! — раздраженно воскликнул Горчак. — В это время обозы уже не ходят, припозднившиеся купцы либо на ладьях плывут, либо санного пути ждут. Давай так, двоих из самострелов ссадим, а двоих в копья. Им тоже придется на сшибку идти. А сшибка произойдет примерно там, где засада сидит… Ну, а там поглядим…
Горчак крикнул:
— Эй, что за люди? Пошто дорогу заступили?
В ответ раздался дружный хохот, крайний справа крикнул:
— Веселый нынче купец пошел! И глупый… Неужто непонятно, зачем дорогу вам заступили? Отдай казну, а сам иди поздорову…
— Нет у нас никакой казны! Дочку купеческую в пустынь сопровождаем!
Перекликаясь с татями, Горчак достал из мешка самострел, накрутил ворот, прикрывая полой плаща. Серик уже снарядил свой, подозвал ближайшего работника, шепнул, подавая стрелы:
— Как только поскачем, я тебе самострел кину — заряжай и стреляй, только в нас не попади…
Серик поднял самострел, прицелился и нажал на спуск. Резко щелкнула тетива — крайний слева завалился назад и покатился на землю. Горчак свалил крайнего справа. Серик кинул копье на руку и дал шпоры. Они скакали плечо к плечу, уставя копья. Татям ничего не оставалось, как тоже дать шпоры. Они сшиблись. Серику удалось угодить копьем по нижнему краю щита, в оковку, так что наконечник не завяз в дереве, а, скользнув под щит, угодил татю в живот. Братов наконечник из булата пропорол кольчугу, будто войлок. Оставив копье в теле врага, Серик выхватил меч, оглянулся. Горчак уже добивал своего мечом. Он, видимо, угодил копьем в щит, и только вышиб своего противника из седла. Из лесу, с двух сторон, уже мчались какие-то люди с дубьем, числом восемь. Серик засмеялся: