Полночный прилив

– Я уже объясняла, Кубышка. Я ничья не мама.

– Я шла за тобой сегодня ночью.

– Ты всегда ходишь за мной, – сказала Шурк.

– Как только ты ушла с крыши, в дом пришел другой человек. Военный. И за ним следили.

– И кого из них ты убила?

– Того, который следил, конечно. Я хорошая девочка. Я забочусь о тебе. А ты обо мне…

– Я ни о ком не забочусь, Кубышка. Ты умерла гораздо раньше меня. Живешь на этих землях. Я приношу тебе тела.

– Мне мало.

– Я не люблю убивать; я убиваю только в крайнем случае. И потом, я ведь не одна тебе помогаю.

– Нет, одна.

Шурк уставилась на девочку.

– Одна?

– Да. Остальные бегали от меня, как теперь бегают от тебя. Кроме того человека на крыше. Он что, тоже не такой, как все?

– Не знаю, Кубышка. Но теперь я на него работаю.

– Я рада. Взрослые должны работать. Тогда у них мысли заняты. Пустые мысли – это плохо. Опасно. Они начинают заполняться плохими вещами. И всем плохо.

Шурк наклонила голову.

– И кому плохо?

Кубышка махнула грязной рукой в сторону запущенного сада.

– Беспокойные. И я не знаю почему. Башня теперь все время потеет.

– Я принесу тебе соленой воды, – сказала Шурк. – Для глаз. Их нужно промывать.

– Я прекрасно вижу. И теперь не только глазами. Моя кожа видит. И чувствует вкус. И мечтает о свете.

– Что это значит?

Кубышка убрала окровавленные пряди от сердцевидного лица.

– Пятеро пытаются выбраться. Я этих пятерых не люблю – я почти всех не люблю, но этих особенно. Корни умирают. Я не знаю, что делать. Они шепчут, как порвут меня на куски. Скоро. Я не хочу, чтобы меня рвали. Что мне делать?

Шурк молчала, потом спросила:

– Ты чувствуешь погребенных, Кубышка?

– Большинство со мной не разговаривают; они потеряли разум. Другие меня ненавидят за то, что я не помогаю. Еще кто-то просит и умоляет… Они говорят через корни.

– А есть те, кто ничего не просит?

– Некоторые все время молчат.

– Поговори с ними. Найди с кем поговорить. С кем-то, кто может тебе помочь. – Кто сможет стать тебе матерью… или отцом. – Спрашивай, что они думают о том, о сем. Если кто-то не захочет помочь, не попытается выполнить твои желания в обмен на свободу, не сочувствует другим, расскажи мне о нем. Все, что знаешь. И я постараюсь дать совет – не как мать, как товарищ.

– Ладно.

– Хорошо. Но я пришла не за этим, Кубышка. Я хочу знать, как ты убила шпиона?

– Прогрызла горло. Так быстрее всего, и я люблю кровь.

– Почему ты любишь кровь?

– Я мажу волосы, и они не лезут в лицо. И пахнут жизнью, правда ведь? Мне нравится этот запах.

– Многих ты убила?

– Много. Они нужны земле.

– А зачем они земле?

– Потому что она умирает.

– Умирает? А что будет, если она умрет, Кубышка?

– Все выйдут. А мне тут хорошо.

– Знаешь, Кубышка, – сказала Шурк, – отныне я буду говорить тебе, кого убивать – не беспокойся, их будет вдоволь.

– Хорошо. Ты очень добра.

Среди сотен существ, похороненных на земле Азатов, только один мог слышать разговор двух немертвых на поверхности. Башня Азатов уступила место этому обитателю не от слабости, а по необходимости. Защита оказалась не готова. Да и всегда была не готова. Сам выбор был ущербен – еще один признак слабеющей власти, дряхлости, предъявляющей права на самое древнее каменное строение.

Башня Азатов на самом деле умирала. И отчаяние толкало на самые неслыханные шаги.

Выбор среди узников был сделан. Шли тайные приготовления, неспешные, словно движения корней между камнями, но такие же неотвратимые. Только времени оставалось мало.

Срочность подгоняла, выдавливая кровь из башни Азатов. Пять существ одного племени, заточенных еще во времена к’чейн че’маллей, были уже близки к поверхности.

Тоблакаи.

Глава пятая

Словно громом,
где личность обитает между глаз,
ударом сокрушили кость
и душу вытащили,
чтобы сжать в хватке
неискупленной мести…

Последняя ночь Кровавого глаза. Автор неизвестен (собрано учениками тисте анди школы Черного Коралла)

Глубокий смех Тени грозил безумием тому, кто его слышал. Удинаас выпустил сеть из рук и прислонился спиной к прогретому солнцем камню. Прищурившись, посмотрел на яркое небо. На пустынный берег накатывали вялые волны. Удинаас был один – если не считать духа, который теперь постоянно беспокоил его в часы бодрствования.

Вызванный, потом забытый. Блуждающий, вечно бегущий от солнца, вечно прячущийся.

– Прекрати, – сказал Удинаас, закрыв глаза.

– Зачем? Я чую твою кровь, раб. Она стынет. Я знал мир льда. После того как меня убили… да, после. Даже у тьмы есть недостатки, вот меня и похитили. Но я вижу сны.

– Ты все время это повторяешь. Так следуй за ними, дух, и оставь меня.