Полночный поцелуй

Наконец, она решила не делать выбора: взяла с полки роскошное — и, скорее всего, первое — издание французской поэзии и села в кожаное кресло, стоявшее возле стены с гобеленом. Габриэлла положила книгу на изящный антикварный столик и с минуту смотрела на рыцаря, столь искусно вышитого шелковой нитью мастера. Она протянула руку, но так и не осмелилась прикоснуться к шедевру музейного уровня.

«Господи», — в священном ужасе подумала Габриэлла, пытаясь осознать реальность этого странного мира, который на протяжении веков существовал параллельно с миром людей.

«Невероятно».

И каким маленьким в свете новых знаний показался ей ее собственный мир. Все ее прежние знания и представления о жизни в одночасье померкли на фоне жизни Лукана и его Рода.

Легкое дуновение ветерка заставило Габриэллу вздрогнуть и обернуться. На пороге библиотеки, плечом опершись о косяк, стоял Лукан — живой, из плоти и крови. Габриэлла сравнила: волосы короче, чем у рыцаря на портрете, и глаза, пожалуй, более задумчивые, утратившие безжалостную решимость.

Живой Лукан казался ей более привлекательным, и — даже неподвижный, хмуро смотревший на нее — он излучат внутреннюю силу, которая заставляла вибрировать каждую клеточку ее тела.

Сердце у Габриэллы учащенно забилось в ожидании и страхе, когда Лукан переступил порог и сделал несколько шагов в ее сторону. Она смотрела на него, смотрела иными глазами и видела силу, не знавшую старения, непостижимую мощь и красоту — дикую, необузданную.

Мрачная тайна, соблазнительная и опасная.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, будто она в чем-то провинилась.

— Ничего, — поспешно ответила Габриэлла. — Ну, честно говоря, от библиотеки я просто в восторге. Здесь так много всего… Саванна показала мне бункер.

Лукан проворчат что-то невнятное, продолжая все так же хмуро смотреть на нее и постукивать себя пальцем по переносице.

— Мы выпили чаю, поговорили, — сказала Габриэлла, — потом к нам присоединилась Ева. Они обе такие милые. И бункер произвел на меня впечатление. Вы давно здесь живете?

Габриэлла видела, что разговор не вызывает у Лукана интереса, но он, небрежно пожав плечами, все же ответил:

— Мы с Гидеоном обустроили этот бункер в тысяча восемьсот девяносто восьмом, как штаб-квартиру, откуда ведем охоту на переселившихся сюда Отверженных. Набрали лучших воинов, они сражаются вместе с нами. Первыми были Данте и Конлан. Затем к нам присоединились Николай и Рио. Потом Тиган.

Последнее имя Габриэлла слышала впервые.

— Тиган? — переспросила она. — Саванна ничего о нем не говорила, его не было в лаборатории, когда ты меня со всеми знакомил.

— Да, не было.

Скупой ответ Лукана еще сильнее подстегнул ее любопытство.

— Он, как и Конлан, погиб?

— Нет, не погиб.

Об этом воине Лукан говорил как-то отрывисто и кратко, словно с ним было связано нечто, что причиняло ему боль, и он не хотел развивать эту тему.

Лукан продолжат пристально смотреть на Габриэллу, стоя очень близко от нее, так что она видела, как поднималась и опускалась при дыхании его грудь, как напряглись под черной рубашкой его крепкие, тугие мускулы, и чувствовала тепло его тела.

На стене его двойник — молодой рыцарь с мрачной решимостью во взгляде — смотрел вперед так, словно на его пути не существовало преград. Габриэлла видела тень этой мрачной решимости в Лукане и сейчас, когда он смерил ее взглядом с головы до ног.

— Этот гобелен прекрасен.

— Он очень старый, — сказал Лукан. Продолжая смотреть на нее, он подошел еще ближе. — Теперь, я думаю, тебе это известно.

— Он восхитителен. И ты изображен на нем таким сильным, неистовым, словно готов завоевать весь мир.

— Таким я и был. — Лукан посмотрел на гобелен и чуть заметно усмехнулся. — Этот гобелен изготовили несколько месяцев спустя после смерти моих родителей. А тот горящий замок принадлежал моему отцу. В приступе Кровожадности мой отец убил мать, я отсек ему голову, а замок предал огню.

Габриэлла была потрясена, ничего подобного она не ожидала услышать.

— О господи, Лукан… — только и смогла выдохнуть она.

— Я нашел ее в зале в луже крови с разорванным горлом. Отец даже не пытался сопротивляться или защищаться. Он понимал, что сделал. Он любил ее, насколько это было дано ему, но жажда крови победила любовь. Он не смог справиться со своей природой. — Лукан пожал плечами. — Я отсек ему голову и тем самым оказал услугу.

Габриэлла посмотрела на холодное выражение лица Лукана, она была поражена тем, что услышала, а еще больше — тем, с каким равнодушием он это рассказал. Весь романтический ореол, окутывавший гобелен, исчез, и предстала трагедия, которая и была на нем изображена.

— Зачем тебе потребовался такой прекрасный гобелен в качестве напоминания о таких ужасных событиях?