Полночный час

Санитары в выстиранном до сияющей белизны облачении почти бегом катили вверх по наклонному пандусу носилки с какими-то бесформенными продолговатыми предметами, прикрытыми белой тканью, никак не походящими на человеческие тела. Носилки, минуя управляемую фотоэлементом прозрачную преграду, исчезали в море света, заливавшем приемную. Над головами санитаров светилась огромная алая стрела, указывающая путь людям, попавшим в беду.

– Я высажу вас здесь, затем припаркуюсь, – сказал Доминик, затормозив под козырьком с неоновой надписью на крыше: «Только для автомобилей «Скорой помощи».

Грейс отстегнула свой ремень, затем проделала ту же процедуру с ремнем, удерживающим ее дочь на сиденье.

– Джессика! – Она убрала с ее лица налипшие пряди. – Джесс, мы уже приехали.

Состояние Джессики не претерпело изменений. По-прежнему она откликалась на голос матери и ее прикосновения лишь едва заметным подрагиванием ресниц. Страх вновь нахлынул на Грейс, но она отогнала его прочь. Ведь они добрались до госпиталя. Медицинская помощь уже под рукой. Впадать в панику – значит только вредить своему ребенку.

Мистер Грубиян вышел из машины, обогнул ее и открыл дверцу со стороны Джессики. Свет в машине зажегся. Наклонившись, он уставился на Грейс и нахмурился.

– Пошли.

Не дожидаясь появления санитаров, а также согласия Грейс, он подсунул руку под спину девочки, приподнял и, пятясь, вынес Джессику на воздух. Развернувшись, он понес ее ко входу в приемный покой. Голова Джессики, руки и ноги безвольно свисали, словно тряпичные.

– Подождите! – Застигнутая врасплох его решительными действиями, Грейс выскочила, обежала машину и пристроилась позади полицейского.

Вид у дочери, такой беспомощной на руках постороннего и, вероятно, абсолютно равнодушного человека, отозвался болезненным уколом в сердце. Грейс чуть не стало дурно. Раньше она старательно отгоняла мысль, что ее дочь хронически больна, что эта дьявольская хворь всегда будет угрожать жизни Джесс.

Ситуацию делало еще более невыносимой понимание того, что Грейс не в силах хоть как-то изменить ее в лучшую сторону. Мать не способна была помочь дочери. Однако, хоть диабет и серьезная болезнь, ее можно контролировать. Проблема заключалась в том, что Джессика была совсем юной. Она отказывалась верить в реальность грозящих ей опасностей, не признавала ограничений, накладываемых на нее болезнью, не заботилась о себе и противилась стараниям матери сделать это для нее.

Для диабетика употребление алкоголя было не легкомысленным поступком, а преступлением. Последствия могли быть страшные: внезапное обострение болезни, возможно, кома и даже смерть.

Употребление спиртного пятнадцатилетней девочкой уже само по себе достойно порицания и заслуживает, безусловно, строгого наказания. Но не смертного приговора! О чем думала Джессика, черт побери!

Больничный воздух, пропитанный дезинфекцией и ощутимым запахом человеческих страданий, вызвал у Грейс приступ тошноты и головокружения. Она и прежде, к сожалению, вдыхала этот воздух довольно часто, но сейчас он действовал на нее как тревожный сигнал. Скрестив на груди руки, она пыталась согреть себя, но никак не могла справиться с противной дрожью.

Всего лишь несколько человек занимали стулья из серого пластика в бесконечном ряду вдоль стены приемного покоя – мужчина с окровавленной повязкой на голове, прилично одетая пожилая пара, углубившаяся в чтение журналов, женщина, прижимающая к себе спящего младенца, завернутого в голубое стеганое одеяльце, другая женщина, с трудом удерживающая на месте непоседливого малыша. Его радостный смех, прозвучавший в тишине, когда ему удалось вырваться от матери, показался Грейс кощунственным в этой обители тревог и страданий.

Женщина за стойкой наблюдала за их появлением. У нее были короткие темные волосы, безвкусно завитые, пухлое, бесформенное лицо, а одета она была в розового цвета халат с пластиковой именной табличкой слева над выпиравшей грудью: «Лиз Карие, регистратор». На больших круглых часах, вмонтированных в стену над ее головой, мерцали цифры – 3:25.

Регистраторша уже собиралась задать им вопрос, но коп, несущий на руках Джессику, опередил ее:

– Я офицер полиции. Девочка с диабетом нуждается в срочной помощи.

Он произносил слова четко, холодно, властно.

– Одну минуту!

Бросив озабоченный взгляд на Джессику, словно пытаясь угадать, жива ли еще доставленная копом девушка, регистраторша, понизив голос, что-то пробормотала в переговорное устройство.

– Кто-нибудь сейчас обязательно займется вами, – заверила она полицейского.

Впрочем, не успела она закончить фразу, как сбоку от стойки распахнулись двойные двери. Появилась медсестра в белой униформе. На именной табличке значилось: «Мери Моррис. Д.С.». Дипломированная сестра означало это сокращение. Ее появление не внесло успокоения в душу Грейс, так как женщина с прямыми, выкрашенными под седину волосами, без какой-либо косметики на лице, в узких, обтягивающих худые ноги белых штанах и короткой форменной блузе чем-то смахивала на хиппи.