Полночная библиотека

Нора надела тапочки, чтобы выглядеть поприличнее, и обнаружила, что за дверью стоит мужчина, причем знакомый.

Высокий, по-мальчишески нескладный, с добрым лицом, но с острым и ясным взглядом – будто видит все насквозь.

Нора обрадовалась ему, хотя визит был слегка неожиданным, особенно учитывая, что мужчина был одет в спортивный костюм и выглядел разгоряченным и вспотевшим, несмотря на холод и дождь. Рядом с ним она почувствовала себя еще более неопрятной, чем пятью секундами ранее.

Но Норе было одиноко. Хотя она изучала экзистенциальную философию и знала, что одиночество – фундаментальное условие бытия человека в бессмысленной, по сути, вселенной, ей было приятно его видеть.

– Эш, – сказала она, улыбаясь. – Тебя ведь зовут Эш, верно?

– Да. Точно.

– Что ты тут делаешь? Рада тебя видеть.

Несколько недель назад она сидела тут и играла на электропиано, а он бежал по Бэнкрофт-авеню, увидел ее в окне дома 33А и помахал ей рукой. Однажды – много лет назад – он звал ее выпить кофе. Может, он собирался повторить приглашение?

– Я тоже рад тебя видеть, – сказал он, но его напряженный лоб никак этого не подтверждал.

Когда она заговаривала с ним в магазине, он все-гда отвечал беззаботно, но сейчас в его голосе слышалась тяжесть. Он почесал бровь. Издал еще какой-то звук, но не смог произнести слово целиком.

– Бегаешь? – бессмысленный вопрос.

Очевидно же, что он с пробежки. Но ему явно тут же стало легче, когда разговор зашел о чем-то обыденном.

– Да. Бегу бедфордский полумарафон. Он в это воскресенье.

– О, точно. Здорово. Я тоже собиралась на полумарафон, но потом вспомнила, что ненавижу бегать.

В ее голове это звучало смешнее, чем тогда, когда она произнесла фразу вслух. Она не то чтобы ненавидела бег, но все же ей было тревожно видеть знакомого таким серьезным. Молчание перестало быть неловким и обрело новое качество.

– Ты говорила, у тебя есть кот, – сказал он наконец.

– Да. У меня есть кот.

– Я помню, как его зовут. Вольтер. Рыжий полосатый?

– Да. Я зову его Вольтом. Он считает, что Вольтер – слишком пафосное имя. Оказалось, он не любит французскую философию и литературу восемнадцатого века. Весьма приземленный тип. Ну, знаешь. Для кота.

Эш опустил взгляд на ее тапки.

– Боюсь, он умер.

– Что?

– Он неподвижно лежит на обочине. Я рассмотрел имя на ошейнике, похоже, его сбила машина. Сочувствую, Нора.

Она так испугалась своей внезапной смены чувств, что продолжила улыбаться, словно улыбка могла удержать ее в мире, в котором она до сих пор пребывала: где Вольт жив, а мужчина, которому она продавала гитарные песенники, позвонил в ее дверь по другой причине.

Эш, вспомнила она, хирург. Не ветеринар, человеческий. Если он сказал, что кто-то мертв, скорее всего, так и есть.

– Мне очень жаль.

На Нору накатило знакомое ощущение горя. Только сертралин[3] помешал ей заплакать.

– О боже.

Едва дыша, она вышла на мокрую брусчатку Бэнкрофт-авеню и увидела несчастное рыжее существо, лежащее у бордюра на блестящем от дождя асфальте. Его голова касалась тротуара, а лапы раскинулись, словно в среднем галопе, в погоне за воображаемой птицей.

– О, Вольт. О нет. О боже.

Она знала, что должна испытывать сожаление и отчаяние из-за смерти своего друга-кота – так и было, – но она вынуждена была признать еще кое-что. Пока Нора смотрела на тихое, мирное выражение морды Вольтера – полное отсутствие боли, – во тьме зрело неотвратимое чувство.

Зависть.

Теория струн

За девять с половиной часов до того, как Нора решила умереть, она опоздала на свою вечернюю смену в «Теорию струн».

– Извини, – сказала она Нилу в неряшливой комнатушке без окон, служившей ему кабинетом. – У меня кот умер. Вчера вечером. Нужно было его похоронить. Ну, вообще-то мне помогли. Но потом я осталась одна в квартире и долго не могла заснуть, и забыла поставить будильник, и проснулась только в середине дня, так что пришлось спешить.

Все это было правдой, и она воображала, что ее внешний вид – лицо без макияжа, небрежный хвостик и зеленое вельветовое платье-сарафан из секонд-хенда, которое она носила на работу всю неделю, – вместе с общим настроением усталого отчаяния ее прикроет.

Нил оторвался от компьютера и откинулся в кресле. Сцепил руки и поднял вверх большие пальцы, подставив их под подбородок, словно был Конфуцием, размышляющим над глубокой философской истиной о вселенной, а не хозяином магазинчика музыкальных инструментов, разбирающимся с опоздавшей сотрудницей. За его спиной висел огромный постер Fleetwood Mac[4], правый верхний угол которого отклеился и загнулся, как щенячье ухо.

– Послушай, Нора, ты мне нравишься, – Нил был безобидным. Пятьдесят с чем-то лет за плечами, страстный поклонник гитарной музыки, он любил несмешные шутки и сносно играл в магазине старые песни Дилана[5]. – И я знаю, что у тебя проблемы с психикой.

– У всех проблемы с психикой.

– Ты понимаешь, о чем я.