Полковник советской разведки

– Сердце у меня болит. Это от вашей чертовской работы. Скоро сдохну.

– Ерунда. Невроз. Отдохнешь, и все пройдет. Кстати, у меня тоже болит сердце и тоже от нашей чертовой работы.

Во взгляде «Клауса» я увидел иронию.

– С чего болеть твоему сердцу? – спросил он. – Разве ты, сидя тут, каждый день ожидаешь, что за тобой могут прийти?

– Я боюсь, что прийти могут за тобой. И учти, что ты у меня не один такой.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что все восемь лет вспоминал обо мне ежедневно?

– Да, вспоминал.

– Не верю тебе.

Я пожал плечами и в качестве последнего аргумента выложил на стол его перочинный нож. «Клаус» как-то сразу сбросил с себя всю свою колючесть.

– Прости, – сказал он. – А вот я твой брелок не сберег. Пришлось оставить его вместе с машиной. Была такая ситуация.

– Ничего. В нашей работе все бывает. Давай-ка лучше поздороваемся как следует.

Мы обнялись и обменялись крепким рукопожатием…

Я не знаю, где теперь «Клаус» и жив ли он вообще, однако нож его храню по сей день. В рукоятку ножа вделано множество железок чрезвычайно полезных в жизненном обиходе. В течение дня я пользуюсь ножом неоднократно. Он всегда при мне, и я уже всерьез уверовал в то, что это талисман, приносящий удачу.

Родине не мстят

Луч карманного фонарика бьет в лицо, ослепляет.

– Документы!

Черепков молча достает левой рукой паспорт и протягивает его невидимому оперу. Правая рука в кармане брюк. Указательный палец на спусковом крючке пистолета, патрон в патроннике, предохранитель опущен.

– Возьмите ваш паспорт.

Опер направляет луч на соседа с верхней полки, и теперь Черепков может рассмотреть парня в штатском, который, несомненно, является офицером местного управления КГБ. Свет матового плафона на потолке тускл, но проверяющего видно достаточно хорошо. Молод, неопытен. К тому же невнимателен. Ладно, дурачок, поживи еще на белом свете, решает Черепков, снимая палец со спускового крючка.

Всесоюзный розыск! Досматриваются все поезда, все самолеты, все суда, все автомобили и автобусы дальнего следования, все вокзалы и аэропорты. Десятки тысяч секретных агентов КГБ и милиции участвуют в розыске. Всем им предъявлено переданное по фототелеграфу фото Черепкова, всем объявлены его приметы. Огромная страна третьи сутки, день и ночь не смыкая глаз, с мрачным азартом ведет охоту за предавшим ее негодяем. Ищет и не может найти, ловит и не может поймать…

Анкета подполковника Петра Тимофеевича Черепкова была безупречной. Сын крестьянина-бедняка, в годы войны служил во фронтовой разведке, не раз брал «языков», был ранен, награжден несколькими боевыми орденами. После войны окончил разведшколу МГБ, где овладел азами оперативного ремесла и английским языком. Пройдя стажировку в Центральном аппарате разведки, съездил в загранку. Ценных источников информации ему, правда, завербовать не удалось, однако провалов и проколов за ним тоже не числилось. Возвратившись на родину, был определен на службу в Первое Главное управление Комитета госбезопасности [13] , который возник на месте сталинского МГБ. Довольно быстро дорос до должности старшего помощника начальника отдела. Аттестациями характеризовался как вдумчивый, склонный к анализу, проданный делу партии офицер, активный общественник, примерный семьянин и прочее…

Петр рос единственным пацаном в семье, остальные были девки. Поэтому тяжелый мужицкий труд лег на его плечи с малолетства. Приходилось во всем помогать отцу, суровому, нелюдимому, щедрому на пинки и тумаки человеку, подорвавшему здоровье на гражданской войне. С весны до осени они вместе вкалывали в поле – пахали, сеяли, косили, отрываясь от работы лишь на время сна и еды. Потом ночевали в стогах. Тут бы и поговорить отцу с сыном душевно, да не получались разговоры: утомившись за день, оба мгновенно засыпали. Впрочем, иногда отец все же делился с Петром житейскими премудростями. Однажды они подсмотрели, как лисица с хрустом пожирала зазевавшегося хомяка. Это была кровавая жестокая картина. Отец сказал тогда:

– Вот и промеж людей так. Слабым быть не моги: слопают и не подавятся.