«Поливит», при всём уважении Славика к Службе Солнца, архинеразумная затея. Поливит – много жизней. Так названа наша экспериментальная станция. Здесь установлено два аппарата, которые могут подключить мозг любого человека к сознанию одного из двухсот «актёров». Их отбирали долго, с такими придирками, какие не снились и космонавтам.
Научная Фантастика18+Леонид Панасенко
Поливит
Она услышит мой голос и улыбнётся. И повернёт ко мне вдруг прозревшее лицо. «Оля, – скажу я, – здравствуйте, Оля». И добавлю свой традиционный вопрос: «Вы снова видели цветной сон?» Почему всё же так получается – она видит цветные сны, а я – только чёрно-белые, да и те несуразные... «Не обижайтесь на судьбу, Егор, – скажет она ласково. – Лучше расскажите, какие эти листья. Я насобирала по дороге целую охапку...»
– Ох и надоели мне эти дежурства, – ворчит Славик. – Так и лето прошло...
Он стоит у стены-окна, смотрит на хмурую реку. Горошины дождя деликатно постукивают в стекло, мокрые деревья жмутся поближе к станции, и на пляже сейчас ни души. Это к лучшему: Когда солнце, когда Днепр буквально закипает от тел, Славика и вовсе заедает хандра. Он с угрюмым видом садится во второе кресло и от нечего делать подключается к Джордже. Этот однорукий румын, заядлый альпинист, подбирается нынче со своей группой к вершине Эвереста...
Я знаю, о чём Славик может сейчас распространяться до бесконечности. О том, что «Поливит», при всём уважении Славика к Службе Солнца, архинеразумная затея. Поливит – много жизней. Так названа наша экспериментальная станция. Здесь установлено два аппарата, которые могут подключить мозг любого человека к сознанию одного из двухсот «актёров». Их отбирали долго, с такими придирками, какие не снились и космонавтам. Я втайне восхищаюсь нашими «актёрами». Это люди кристальной нравственной чистоты и огромного духовного богатства. Одни согласились на эксперимент добровольно, других упросила Академия наук. Вы только подумайте, какое надо иметь мужество, чтобы позволять каждому кому не лень жить, пусть и недолго, твоей жизнью. «Актёрами» их назвал какой-то остряк-самоучка. Действительно, о какой игре может идти речь? Просто живут хорошие люди. Живут красиво и чисто. А мы этим пользуемся... Мы говорим им: «Разрешите, я побуду немного вами...»
– Кого-то уже несёт нечистая сила, – сообщает бодренько Славик. – И дождь ему нипочём.
Конечно, он грубит нарочно, но мне всё равно неприятно. Коробит.
Старик был шустрый и разговорчивый. Он смешно, словно мокрый пёс, отряхнулся у порога, заспешил к креслу.
– Вижу, первый сегодня. Повезло. Между прочим, я вообще везучий. Жизнь вспомню – ни одного дня не жаль. Всё в удовольствие. А теперь решил посмотреть, как другие по скользкой палубе ходят. Без кино чтобы. Из первых рук.
Старик мне сразу чем-то не понравился. Болтает много: «Всё в удовольствие...» От такого гурмана, и стошнить может. Я отвернулся и стал молча настраивать поливит.
Это, Оля, кленовый листок. Маленький, будто детская ладошка с растопыренными пальцами. А вот потёртые медные пятаки. Да, да. Они сейчас висят на осине, как старая кольчуга богатыря. Это листья осины, Оля...
Господи, почему я уже полгода рассказываю тебе об осенней листве, о застенчивых – ведь они поэтому и мигают – звёздах, о карнавальных нарядах цветов, что приткнулись в углу лабораторного стола, рассказываю обо всём на свете и не могу объяснить элементарное? Простое, как дождь. Объяснить, что я люблю тебя, Оля.
– Знаю, знаю. Всё абсолютно безопасно, – пел дальше старик. – По инфору слыхал. И что море удовольствия – знаю. Хочешь космонавтом стать пожалуйста, спортсменом – пожалуйста, полярником – по...
– Помолчите, пожалуйста, – нейтральным тоном говорит Славик. – Вы мешаете нам работать.
Он уже надел старику на голову шлем с биодатчиками, и тот чуть испуганно косит глазом на панель, где пульсирует двести рубиновых зрачков. Двести нитей натянуто над миром, двести чутких струн... Тьфу, чепуха какая в голову лезет.
– Не сочтите нескромным. – Востроносенькое лицо старика напоминает сейчас маску многоопытного дипломата. – Может, есть что интимненькое? Нет, нет, – вдруг пугается он. – Я не то имел в виду. Что-нибудь такое, когда замирает сердце. Юность, очарование. Как писал поэт: «Я помню чудное мгновенье...»
– Такого не держим, – хмуро роняет Славик. – Кстати, распишитесь здесь. Напоминание совета Морали о неразглашении сугубо личных сцен, свидетелем которых вы случайно можете стать.
– Позвольте, – возмущается старик. – Я же не мальчик. И почему свидетелем? Участником...
Славик включает канал, и докучливый посетитель замирает с открытым ртом. Его уже нет. И слава богу. Откуда только такие берутся? Реликт, живое ископаемое, а не человек... Кто же он теперь? Я смотрю на надпись возле потухшего глазка. Композитор Денис Старшинов. Он недавно куда-то скрылся из Москвы. Говорят, заканчивает симфонию. Ну, давай, дедуля, хоть напоследок узнай, что означают слова – душа поёт...
Старик тихонько стонет. Он полулежит в кресле: губы плотно сжаты, на лбу лёгкая испарина. Это не страшно. Реакции при контакте двух психик бывают самые удивительные. И, кроме того, поливит действительно безвреден. Это уж точно известно!