Политика у шимпанзе. Власть и секс у приматов

За несколько месяцев столкновения Никки с самками постепенно ослабли, поскольку все больше самок стали его «приветствовать». Последними его новое положение признали Мама и Пёйст. Они не «приветствовали» Никки до октября. С этого момента ранг Никки стал выше, чем у всех самок. Новый статус он заполучил не просто благодаря своей быстро выросшей физической силе (у него был взрывной период роста в 1975–1976 гг.), но также из-за хаотической ситуации в самой группе. У самок больше не было того, к кому они могли бы обратиться. У группы не было вожака, а Никки к тому же провоцировал конфликты в те моменты, когда два претендента на роль вожака были слишком заняты борьбой друг с другом, проходившей на вершинах деревьев. Значительная выгода, полученная Лёйтом от действий Никки, была для последнего, возможно, лишь побочным эффектом. У Никки и Лёйта были не тождественные, а параллельные интересы: претензии Лёйта на власть, вероятно, оказалось проще реализовать благодаря борьбе за доминирование между Никки и самками, и наоборот. Поскольку их сотрудничество было очевидным, но сферы их деятельности были столь разными, я назвал их взаимоотношения открытой коалицией.

Единичные случаи более тесного сотрудничества Лёйта и Никки отмечались после того, как Йерун был едва ли не полностью изолирован от остальных членов группы. К этому времени, когда между Йеруном и Лёйтом разгорался конфликт, Никки сопровождал их, выступая в роли придворного шута. Он не принимал участие в самом конфликте, но наблюдал со стороны, бегая туда-сюда, кувыркаясь и всячески подбадривая Лёйта с расстояния. Он ухал вместе с Лёйтом на Йеруна, а иногда швырял в Йеруна разные предметы, когда тот, как обычно вопящий и раздраженный, пытался уклониться от приставаний Лёйта. Казалось, что Никки просто развлекается за счет Йеруна.

Истерики и схватки

Может показаться, что летом 1976 г. шимпанзе только и делали, что дрались. Но это ложное впечатление. Описанные инциденты были просто наиболее яркими моментами этого вялого времени года. Порой шимпанзе часами сидели или нежились на солнце – настолько расслабленные, что у них закрывались глаза. Временами несколько обезьян медленно бродили по вольеру или спокойно обыскивали друг друга в тени. Однако несмотря на это внешнее оцепенение, шимпанзе никогда не забывали о том, что должно было произойти. Каждый раз, когда Лёйт с сонным видом поднимался, чтобы оценить ситуацию, и замечал, что Йерун, пока Лёйт спал, пытался присоединиться к какой-нибудь самке, мы сразу же наводили на него видеокамеру, приготовившись к действиям. Три-четыре раза в день начинался настоящий ад. Именно эти моменты я записывал, но не остальные часы глубокого покоя и мнимой гармонии.

Период борьбы за доминирование между Лёйтом и Йеруном был для нас сложным, но крайне интересным. Это история, полная неожиданностей и поворотов. В первый месяц не было ясно, каким будет окончательный результат. В некоторые дни казалось, что Йерун полностью контролирует ситуацию, поскольку ему удавалось запугать Лёйта или при поддержке самок прогнать его. В другие дни верх одерживал Лёйт. Он настойчиво демонстрировал себя Йеруну и никогда не обнажал зубы во время стычек со своим соперником. Йерун, напротив, обнажал зубы, что у шимпанзе является признаком неуверенности. На ранних этапах казалось, что Йерун словно бы пытается скрыть свою неуверенность от Лёйта. Безо всякого особого выражения на лице Йерун отодвигался от своего противника и только потом скалился или же издавал мягкое повизгивание, когда он был достаточно далеко от Лёйта и сидел к нему спиной. Этот удивительный спектакль, позволяющий «сохранить мину», стал еще более очевидным в последующей борьбе за доминирование.

Другой феномен, который также наблюдался в последующих процессах и который я потом стал интерпретировать как начало конца, – это истерические припадки у проигрывающей стороны. У Йеруна такие истерики начали появляться после того, как конфликт продолжался уже около месяца. С непогрешимым чувством драматизма он падал с дерева подобного гнилому яблоку и начинал кататься с криками и воплями по земле, тогда как Лёйт продолжал угрожающую демонстрацию. Эти истерики создавали впечатление едва сдерживаемого чувства отчаяния и безнадежности. Когда самообладание к нему отчасти возвращалось, Йерун начинал бегать, крича на самок, бросался на землю в нескольких метрах от них или протягивал к ним обе руки. Это был жест уже не просьбы, а мольбы – мольбы о поддержке. Если самки отказывались помочь или даже старались уклониться от него, Йерун снова падал наземь и бился в истерике. Казалось, что он полностью утратил контроль над своей мускулатурой, – он жалостливо кричал и извивался как рыба, выброшенная на берег.