Полигон смерти

А нас, готовивших объекты и поле, интересовало все, что относилось к противоатомной защите войск, тыла, населенных пунктов, людей, животных. Наш отдел тыла никакими приборами, кроме дозиметров, не обеспечивался. Подопытных животных мы тоже не выставляли, но медицинская и ветеринарные группы имели право размещать их в наших сооружениях и кабинах машин, не информируя нас о результатах. Вот и получалось: мы, фиксируя, что сооружение пострадало, не могли точно сказать о его пригодности для защиты людей. В лучшем случае писали ориентировочно, например, так: "Манекены в складе не повреждены. Баран, находившийся в укрытии, жив". Но мы не знали, что этот баран получил высокий уровень радиации и ослеп. Правда, мы имели знакомых ветеринаров и кое-что узнавали.

Однажды из Москвы приехал специалист по лечению костей и костного мозга. Он привез круглые банки для транспортировки костей подопытных животных. Как-то врач пригласил меня к себе в гостиницу на ужин. Вытащил из портфеля бутылку марочного вина, достал из холодильника большую жестяную банку, похожую на те, в которые он собирал кости, и стал выкладывать ложкой небольшие консервированные почки. Я понимал, что привезенные из столицы консервы хорошая закуска, но есть их не мог.

Доктор протер очки и поинтересовался:

- Что же вы не попробуете почки? Или думаете, что я их вырезал у подопытных псов?

- Не ем консервированные продукты, - сочинил я.

Итак, Опытное поле к взрыву водородной бомбы было подготовлено. В "Лимонии" появился сам Игорь Васильевич. Утром, когда мы с Сердобовым шли в столовую, он прогуливался в сопровождении пятерых в штатском.

- Как ты думаешь, - спросил меня Сердобов, - если бы не было на белом свете Курчатова, занесло бы нас на этот дикий брег Иртыша?

- Думаю, нашлись бы другие ученые, и атомная бомба появилась бы у нас непременно. Все течет закономерно, как Иртыш.

- А нас тащит и крутит, как вон ту корягу, - усмехнулся Сердобов, показав на плывущий тополь, который упал в реку вместе с корнями. В быстром потоке он крутился, нырял под воду и снова выплывал, словно пытался выбраться из мутной круговерти.

Я узнал рядом с Курчатовым только одного - В. А. Малышева, поскольку видел его на снимках в газетах среди руководителей партии и правительства. Я знал, что он министр среднего машиностроения, а почему среднего - не представлял. Но известно было, что для "сред-маша" правительство денег не жалеет.

Вячеславу Александровичу Малышеву тогда было немногим за пятьдесят. Через два года его не стало. Говорили, что он умер в результате неоднократного облучения, - кто же в то время мог сказать правду для печати?

Малышев был профессионал своего дела. Прошел должности инженера, конструктора, главного инженера, директора завода. В 1939 году, став наркомом тяжелого машиностроения, а в Великую Отечественную - наркомом танковой промышленности и заместителем Председателя Совнаркома СССР, он приобрел обширный технический кругозор и размах крупного государственного деятеля.

Велики заслуги Малышева в создании и развитии атомной промышленности. В испытаниях ядерного оружия он принимал самое активное участие. Вместе с Курчатовым руководил сборкой узлов подрыва бомбы, вникал в различные проблемы. Вячеслав Александрович имел воинское звание генерал-полковника инженерно-технической службы, но на полигон приезжал в гражданской одежде.

Нам, начальникам групп, и тем более простым научным сотрудникам государственные деятели и крупнейшие ученые были недоступны. И нужды в общении с ними у многих из нас просто не возникало. Лишь однажды И. В. Курчатов приехал на одну из моих площадок с полковником Бенецким. Я слышал, что Курчатов - трижды Герой Социалистического Труда, генерал-полковник, и, докладывая, назвал его генералом. Тут я маху дал.

- Какой я генерал? - прервал он, улыбаясь. - Хотя, впрочем, в молодости мои однокашники называли меня генералом за то, что я покрикивал на них...

И еще однажды довелось вблизи увидеть Игоря Васильевича - на заседании перед испытаниями, когда начальник полигона и авиационный командир докладывали о готовности к "Ч.". Тогда же я узнал, что светловолосый, со вздернутым носом человек, сидевший недалеко от меня в накинутом на плечи сером пиджаке, Андрей Дмитриевич Сахаров. Я обратил внимание, как он сначала писал правой рукой, потом - левой. Больше я не видел его на полигоне.

На том совещании синоптик высказал сомнение о направлении ветра. И. В. Курчатов тут же сказал одно слово: "Перенесем!"

Наконец пришло время испытания. С округлой высоты до центра Опытного поля, над которым должна взорваться водородная бомба, около двадцати километров. На обратном склоне возвышенности расположились эвакуированные с пункта "Ша" комендантская рота, хозяйственники, здесь же машины с имуществом. Вывезли с "Ша" все, даже двери и рамы. Ближе к вершине - небольшие группы офицеров по особому списку, им предстояло выехать на Опытное поле первыми после взрыва.

Вдруг на большой скорости подкатила "Победа". Из нее торопливо выскочил и подбежал ко мне полковник.