Полигон смерти

Надо же… Всего лишь два дня назад вот эту неподъёмную проблему можно было решить одним движением. «Алло, „девятка“? Пришлите такси к Уютному Местечку, один человек поедет в областной центр. Через три минуты? Спасибо, уже выхожу…»

Это просто какая-то фантасмагория. Я до сих пор не могу поверить, что это не сон, а всё происходит в реале, здесь и сейчас…

Нет-нет, так нельзя, скоро начнёт темнеть, надо двигаться.

— Подъём, оболтус! Нечего тут валяться.

Я с трудом взял в себя в руки, встал и побрёл по улице. Город-то небольшой, верно? Если долго и упорно топать в одном направлении, рано или поздно выйду либо к центру, либо к окраине.

Через пару минут в одном из дворов я увидел бабусю, которая занималась — вы не поверите — совершенно обыденной мирной работой: отгребала большой деревянной лопатой снег от крыльца.

О господи… Тут повсеместно хаос и разруха, в самом центре расстреливают и развешивают по фасадам Власть… А она снег убирает!

Бабуся была одна-одинёшенька, и вот это её занятие показалось мне таким необычным и трогательным во всём этом диком бардаке, что я чуть не прослезился и мгновенно дал слабину.

Всхлипнув от радости, я буквально вприпрыжку припустил к этой бабусе, чтобы уточнить направление. Мне всего-то надо было узнать, в какой стороне площадь, дальше я бы сам разобрался.

В общем, иду я к этой милой бабусе, почти бегу, и боковым зрением машинально фиксирую, что здесь «дежурная служба» организована примерно так же, как в Уютном Местечке.

То есть в окне на первом этаже, слева от подъезда, видны три головы. Три товарища, стало быть, соседи, наверное.

И вот эти товарищи дружно смотрят на меня: хоть через стекло всех эмоциональных оттенков не различишь, но понятно, что приязни в их взглядах нет, смотрят подозрительно и даже враждебно.

— Напоролся! — сочувственно сказал чей-то сторонний голос в моей голове.

А всё, уже поздно, я в трёх метрах от бабуси, она оборачивается и бегло ощупывает меня взглядом. И взгляд этот, скажу я вам, отнюдь не праздный, не приветливый, а где-то даже служебно-сосредоточенный.

— Мне бы… — хрипло пробормотал я…

Однако бабуся не дала мне договорить — ловко выхватила из кармана свисток да как дунет!

Я аж присел от неожиданности, так пронзительно и лихо вышло, что до костей пробрало.

— КУРОК! — истошно завопила бабуся. — АТУ ЕГО!!! КУРРРОО-ООК!!!

Не знаю, то ли это я затормозил, весь из себя уставший и изгрызенный рефлексиями, то ли у местной «дежурной службы» всё было на диво отработано и слажено, но удрать мне не удалось: буквально через мгновение из парадной десантировалась пятёрка ретивых скаутов и с энтузиазмом принялась меня окучивать.

Били неграмотно (в итоге ничего не сломали), но душевно и куражливо, а спустя ещё несколько мгновений во двор высыпали, как мне показалось, жильцы всего подъезда разом и каждый по мере сил пытался принять участие в экзекуции.

— Мочи курков!

— Смерть куркам!

— Смее-еерть!!!

— У меня топор! — диким голосом кричала некая экзальтированная мадам. — Дайте я его — топором!! Пустите меня!!!

Страшно мне не было. Все страхи сегодняшнего дня я оставил на площади возле мэрии. Я лежал, скрючившись и прикрываясь руками, едва ли ни равнодушно ждал, когда же меня ударят топором по голове (я уже почти ощущал этот удар, приготовился к нему, висок мой ныл в предвосхищении), и насколько мог громко, но без экспрессии, размеренно кричал:

— Я не курок! И из Москвы!! Я из комиссии!!! Люди, остановитесь! Я из Москвы!!!

В какой-то момент избиение внезапно, как по команде, прекратилось и я обнаружил, что стою на коленях, уткнувшись головой в чей-то валенок, а в затылок мне упирается что-то железное. Не острое, а, скорее, круглое, по ощущениям вполне похоже на дуло какого-то одноствольного оружия.

— Что ты там про Москву орал? — спросил хриплый прокуренный голос.

— Я из Москвы! — выпалил я. — Я не курок, я с комиссией! У меня документы есть! Разрешите, я достану…

— Да нах нам твои документы, — пренебрежительно бросил хриплый. — Документы можно любые подделать. Кто из местных может подтвердить, что ты не «курок»? Кого ты знаешь?

Я торопливо огласил перечень потенциальных свидетелей: Катя Солнцева, Нинель, Валентина и так далее, в общем, всех, кого вмещала моя отбитая пинками и оплеухами память. Хотел было для вящей убедительности приврать, что я жених Нинели, но вдруг понял, что не могу вспомнить её фамилию. То ли запамятовал от переживаний, то ли мне эту фамилию просто забыли сообщить, не помню, и всё тут, сказал только: «Нинка, врачиха „Скорой“…»

— Ладно, пошли сходим, проверим, — спокойно резюмировал хриплый. — Тут недалеко. Если соврал, сразу без разговоров завалим.

Мне связали руки верёвкой и выделили конвой: трое решительных молодых людей с палками, вполне симпатичная дамочка под сорок, с пожарным топором и жаждой крови в глазах, и собственно хриплый начальник, крепкий пузатый дядечка в тёплой овчиной шубе, вооружённый карабином «Сайга».