Полигон

Всего-то? Как бы не так! Я чувствовал неимоверную усталость. Болели все суставы сразу. Я совершенно обессилел, потому-то и упал. Из-за «турбо» мышцы сокращались со скоростью, превышающей норму в разы. Последние несколько секунд тело работало с запредельными нагрузками. И вот действие объекта № 111 закончилось, а Максимка Краевой в итоге бесславно подыхает. За все в этой жизни надо платить. А тем более за то, чтоб побыть чуток в шкуре суперчеловека.

Жаль, не успел освободить Милену…

Нас окружили мутанты.

Грудь сдавило тисками, в глазах потемнело, они закрылись сами собой.

Меня приподняло над полом цеха и понесло. Это смерть. Попы говорят, что тех, кто вел праведную жизнь, по окончании земного пути забирают ангелы и отправляют на ПМЖ в райские кущи. Но ни один святоша ничего не говорил о том, что крылатые посланцы небес имеют привычку рыться в личных вещах мертвецов, хлопая ладошками по карманам.

– Вот так, хорошо. Теперь чистый… Ну ты, умник, и даешь! – услышал я.

У ангела, почтившего меня своим вниманием, голос был в точности как у покойного Резака. А еще этот ангел что-то вложил мне в незащищенную ладонь, потом с другой руки содрал перчатку и, сведя их вместе, заставил прикоснуться к чему-то, что было чуть теплее моего стремительно остывающего тела.

Меня точно током ударило.

И выгнуло.

В зрачках заплясали разноцветные пятна. Я хрипло задышал и тут же закашлялся, рот наполнился горькой слюной. Но миг спустя все прошло. Мне стало удивительно хорошо. И главное – Максимка Краевой все еще жив!

Я открыл глаза. Реальность плыла и покачивалась. Напряг мышцы, дернулся, но меня крепко держали двое мутантов.

Передо мною стояло нечто размытое – зрение мое еще не восстановилось – и вопрошало голосом Резака:

– Ты как, умник? Сам стоять можешь?

Я кивнул.

И едва не упал.

– Эй, держись давай! Зря я, что ли, на тебя весь «живчик» разрядил? Так ты быстрее восстановишься. Ты ж едва не подох раньше времени. С «турбо» шутки плохи, если не умеешь обращаться!

Это «раньше времени» резануло мне слух. Надо мной вроде как глумятся, играют с Краем, точно кошка с мышью. Типа ты, Макс, в нашей власти, хотим – спасаем, а передумаем – казним, но только не тебе, умник, решать, когда сдохнуть.

– Какая трогательная забота. Отпустите! – потребовал я, и пятно обозначило движение, вроде как взмахнуло рукой. Тотчас хватка ослабла. Я чуть отстранился от тел, меня удерживающих, и понял, что вполне могу самостоятельно сохранять равновесие, не переходя с центростремительным ускорением из вертикального положения в горизонтальное.

По умолчанию я хорошо отношусь к людям, если они, конечно, не сволочи. Вавилон – город многонациональный, иначе в нем просто не выжить.

Толерантность – это ведь что такое? Это взаимоуважение вне зависимости от того, кто мы такие есть, во что верим, какого у нас цвета кожа и какие политические убеждения выносят нам мозг. И потому самая толерантная нация – это алкоголики. Неспроста ведь после пятого стакана они обнимаются и громко вопрошают: «Ты меня уважаешь?!» И, получив утвердительный кивок, по-пионерски всегда готовы кивнуть взаимно.

Но к твари, что стояла передо мной – мое зрение наконец нормализовалось, – относиться с уважением я не мог просто физически.

Существо это было похоже на человека: оно ходило на двух ногах, имело две руки, башку и даже прикрывало срам одеждой. И – главный признак хомо сапиенса! – оно было вооружено автоматом Калашникова. Но человеком все же не являлось. И дело вовсе не в саблезубой улыбке – такой же обаятельной, как у всех зверушек Полигона. Улыбку больше не прикрывал респиратор, поэтому я мог сполна насладиться лицезрением прикуса визави. Существо смыло с себя рисунки, обнажив кожу, на которой волдырями тут и там вспухала рыбья чешуя. Существо разулось-таки – небось ему некомфортно было бродить по Полигону в кроссовках с такими-то коготками на пальцах ног… Если кто не понял, то это существо и есть тот самый монстр, который безжалостно уничтожил отряд «американцев».

И монстром этим был Петя Резак.

Живее всех живых, сволочь!

– Рога тоже родные? – не удержался я от подколки, переведя взгляд с коготков внизу на наросты вверху. – Давно женат?

– Какой же ты глупый, умник, – осклабился Резак, и сквозь его тонкие губы меж острых клыков наружу выскользнул длинный змеиный язык, раздвоенный на конце.

Да-да, именно Резак стоял передо мной. А я-то был уверен, что «поляна» его убила: задавила, задушила или еще как ухлопала. Но каким-то образом наш спутник выкарабкался из ловушки, попутно растеряв всю «африканскую» маскировку. Теперь он с гордостью демонстрировал нам свою истинную сущность – Резак являлся самым отвратительным мутантом из всех, мной виденных.

– Этих – ко мне! – велел он.

И поклонники его таланта – вышколенные ребятки, с полуслова поняли командира – подхватили нас с Миленой и притащили в откровенно холостяцкую берлогу. Иначе как назвать закуток в дальнем углу соседнего цеха, отгороженный от всех и вся каркасом из досок и прикрученных к нему шурупами листами плоского шифера? Только холостяцкой берлогой…