Полярный круг

— Сергей Ваальгыргын, из Шмидтовского района, — назвал себя другой мужчина. Он был постарше всех и держался скованно, — видно, непривычно ему было в ресторане.

Тутын разлил пиво.

Оле с интересом и удивлением смотрел, как земляк с жадностью осушил стакан и наполнил его тут же снова. На лице его было выражение такого наслаждения, что Оле засомневался: может, днем ему подали испорченный напиток? С некоторым опасением он приложился губами к шипучей, мягкой пене и ощутил тот же знакомый неприятный запах.

Оле отодвинул стакан и вздохнул.

— Не нравится? — удивленно спросил Тутын.

— Не могу, — с виноватой улыбкой признался Оле.

— Ты просто не привык, — заявил Иван Ходьяло. — Пиво — это культурный напиток. Конечно, с первого раза к нему не приложишься. Это тебе не водка и даже не шампанское. К пиву нужен грамотный подход.

С этими словами Ходьяло полез в карман и вытащил замасленный газетный сверток. В нем лежал кусок юколы.

— Пиво закусывают раками или же рыбой, — тоном знатока сказал Иван Ходьяло. — Вот гляди.

Он медленно, маленькими глотками пил пиво, а Оле передергивало от еле сдерживаемого отвращения.

Но и с рыбой у Оле дело не пошло. Пересилив себя, он сделал несколько глотков, но больше не смог.

Принесли закуску — заливную кету. На душе у Оле стало веселее. Он принялся рассказывать про музей.

От пива товарищи довольно заметно опьянели.

Сергей Ваальгыргын предложил заказать водку.

— Чего эту мочу пить, — сказал он презрительно о пиве, вызвав возражение Ходьяло:

— Пиво — это напиток на любителя… Это как стихи — одни любят поэзию, другие к ней равнодушны…

Однако он согласился с тем, чтобы заказать водку.

Когда разливали водку, Оле решительно загородил рукой свою рюмку:

— Я не пью.

— Не пьешь или бросил? — пытливо спросил Ходьяло.

— И бросил, и не пью, — твердо сказал Оле.

— Ну, не будем настаивать, сбивать человека с пути, — вздохнул Ходьяло.

Люди пили, хмелели, становились оживленнее. Пришел оркестр и грянул так, что у всех заложило уши. Из музыкантов особенно старался тот, который бил одновременно в несколько барабанов.

Оле хотел было уйти, но Тутын заметил:

— Нехорошо покидать друзей.

В ресторане стало интереснее, да и соседи по столу уже забыли, что Оле не пьет, и обращались с ним так, словно он тоже был навеселе.

Среди завсегдатаев ресторана резко выделялись загорелые, в неуклюже сидящих на них дорогих костюмах оленеводы, участники слета. Время от времени, как только начинала играть музыка, многие устремлялись на небольшое свободное пространство перед оркестром и начинался общий танец, больше смахивающий на топот. Чаще всего мужчина и женщина ритмично ходили друг перед другом, менялись местами, иногда лениво поднимая руки. Иные смотрели друг другу в глаза, иные глазели по сторонам даже ухитрялись перекидываться словами со знакомыми. Пол тяжело подрагивал, и, будь ресторан не на первом этаже, он наверняка бы провалился.

Вернулись в номер около полуночи.

Оле вынул из-под подушки недописанное письмо, перечитал его и положил обратно.

7

Утром Оле обнаружил, что у него болит голова так, словно он вчера пил наравне со всеми.

В буфете уже толпились вчерашние знакомые и жадно поглощали пиво.

— Очень облегчает, — сказал Ходьяло. — Счищает ржавчину изнутри.

Оле запил чаем большой кусок жареной жирной морской рыбы и проводил товарищей на заседание во Дворец профсоюзов.

Отправив письмо, он завернул в агентство Аэрофлота и увидел у касс длинную очередь.

— Надо записаться, — сказал парень в морской форме, — и раньше, чем через две недели, не надейтесь улететь.

Сначала эта новость повергла Оле в уныние, но потом он сообразил, что две недели вполне достаточно, чтобы не спеша как следует познакомиться с Магаданом. Он еще не был в театре, в кино и не побывал на футбольном матче, о котором знал только по радио. Оле записался в очередь на авиабилет. Парень в морской форме обнадежил его, что улететь можно будет где-то во второй половине июля.

По-прежнему стояла прекрасная солнечная погода. У входа в универмаг торговали цветами. Цены были ошеломляющие, но и цветы, надо сказать, были роскошные, таких Оле никогда не доводилось видеть. Особенно вот эти, белые, словно сделанные из пушистой шерсти с шеи матерого оленя. Оля купил три цветка.

Так, с цветами в руке, он вошел в магазин.