— А какие котлеты можно делать из китового мяса! — сказала мама Зина. — С чесноком и луком!
— Нет, надо заняться питанием людей! — решительно сказал Владимир Иванович. — Нельзя так не по-хозяйски обращаться с ценными продуктами… Я тут разговаривал с Кайвынто, предложил ему сделать две байдары, так он знаете что мне ответил? Мол, разве нам больше не будут привозить вельботы? Так ведь байдара во много раз лучше вельбота! Если бы они сегодня пошли не на деревянном судне, а на кожаной байдаре, им легко можно было бы выйти из ледового поля. Конечно, тяжелый вельбот и тащить тяжело и неповоротлив он. А про парус совсем, забыли. Давай мотор и все. Иной раз заглохнет он и дрейфует вельбот, а тут дует попутный ветер.
К чаю мама Зина подала пышки, жаренные в нерпичьем жиру. Они были ярко-желтые, мягкие и необыкновенно вкусные.
— Тут мне звонили из «Возрождения», — откашлявшись, сказал Владимир Иванович. — Пропал у них делегат слета оленеводов-механизаторов Петр Тутын.
— Как — пропал? — испуганно спросил Арон. — Утонул?
— В Магадане пропал, — пояснил Владимир Иванович.
— Убили? — всплеснула руками мама Зина.
— Да нет, вроде живой, — ответил Владимир Иванович и искоса поглядел на Надю. — С неделю назад еще должен был возвратиться, а до сих пор не едет. Из гостиницы ушел… Наденька, — вдруг обратился к ней Владимир Иванович, — а не пора тебе в интернат? Там небось уже отбой был?
Отбой был полчаса назад. Надя иной раз ночевала у мамы Зины, поэтому Мария Степановна не беспокоилась, когда ее не было вечером.
— Тогда я пойду, — с готовностью сказала Надя, дожевывая пышку.
Она попрощалась со всеми и вышла из дома.
Дом, в котором жили дядя Арон и мама Зина, построили всего год назад. Он был двухэтажный, с паровым отоплением, со всеми удобствами. Воду привозили на большой машине и наливали в бочки, установленные в тамбуре. Мама Зина и Арон занимали три просторные комнаты. Все у них было как в городской квартире. Кухня сверкала, облицованная кафельными плитками. Была ванная комната, но пока ею пользовались как кладовой: в селе еще не было водопровода и канализации.
Надя спустилась с высокого крыльца. Она поняла, что разговор будет или о ней, или же об отце.
Ей стало немного грустно. Она нащупала в кармане письмо, достала его, поглядела на конверт, на силуэт сверхзвукового самолета, похожего на хищную птицу, и подумала, какой долгий путь проделало письмо, прежде чем пришло в Еппын.
Она представила себе, как отец писал это письмо, склонив слегка набок голову. Он так всегда писал, а когда забывался, высовывал кончик языка. Вот написал отец письмо, мысленно видя перед собой Надю, потом вышел на улицу, чтобы опустить его в почтовый ящик. Может быть, этот ящик был на другой стороне улицы, и папе пришлось пересекать поток автомашин. Он, как пишет, сначала посмотрел налево, а дойдя до середины улицы, посмотрел направо. Наверное, не сразу опустил письмо в ящик. Сначала еще раз перечитал адрес, подержал в руке письмо и только после этого сунул его в щель. Потом письмо забрали из ящика и повезли в аэропорт. Полетело письмо далеко-далеко от Москвы, на Чукотку. Полетело высоко над горами, реками и озерами, пока не опустилось в районном центре, в бухте Провидения, там, где родилась Надя. И уже оттуда письмо переправили на вертолет. Завтра, если позволит погода, снова прилетит вертолет с письмом от отца.
Несмотря на поздний час на улице еще было светло. Темные вечера не скоро придут. Сначала наступит пора ягод и грибов, нальется морошка по топким берегам тундровых озер. Можно будет уходить туда на весь день с полиэтиленовым мешком. Сквозь полиэтилен просвечивает желтизной морошка, синим — голубика и черным — ягоды шикши. Наберешь такой мешочек, придешь к папе, в его домик, смешаешь все это с сахарным песком — и садись пить чай!
Вдали заныл, застонал терзаемый седоком мотор мопеда, и мимо Нади пронесся парень с развевающимися темными волосами. Он сосредоточенно согнулся над рулем, как бы вжался в машину, и, наверное, воображал себя где-нибудь на вольной, гладкой, хорошей дороге, покрытой асфальтом. За мопедом мчалась стая молодых псов и щенков, еще не посаженных на цепь. Они громко лаяли, пытаясь перегнать странную железную собаку.
Потянулся народ с последнего киносеанса. Люди шли, оживленно обмениваясь впечатлениями. Надя с завистью посмотрела на них: на поздний сеанс ее не пускали, а на ранних сеансах шли неинтересные детские фильмы, где чистенькие ребята занимались игрой — либо выслеживали какого-нибудь преступника, либо совершали неправдоподобный подвиг. А вот как они на самом деле жили, как относились к родителям, бывали ли у них такие положения, как у Нади, про это — ни слова. И родители у них были какие-то очень правильные, всегда очень умные. Почти такие, как дядя Арон и мама Зина.
Надя пошла по берегу ручья. Поток заметно стал меньше — давно не было дождей. Бывали годы, когда от полноводного, шумливого ручья оставался лишь тоненький шнурочек на дне, заваленном битыми бутылками и ржавыми консервными банками.