Полярник

В этот нидерландский порт мы заходили довольно часто, каково же было мое удивление, когда сразу по приходу наше судно окружили высыпавшиеся, как горох, из двух автобусов шустрые парни в черных комбинезонах. Подобным образом могла вести себя только так называемая «черная таможня». Эти выродки переворачивали все судно сверху донизу в поисках контрабанды, в основном сигарет и водки.

Я чего-то не припоминал, чтобы кто-то из команды промышлял здесь перепродажей табака или алкоголя. Впрочем, всякое бывает.

Но шустрые таможенники не торопились подыматься на борт, они стояли полукругом и зевали по сторонам. Наконец, из ближайшего автобуса высунулась очкастая физиономия невысокой девушки неопределенного возраста. Ей запросто могло быть, как двадцать пять, так и тридцать восемь лет. В спортивном костюме, с рюкзачком за плечами, она улыбалась всем встречным — поперечным. Она выделялась среди готовых к любому насилию своих коллег какой-то отрешенностью: идти туда, куда укажут, стоять там, где прикажут.

Мы с любопытством следили за ее перемещениями, недоумевая, кто это может быть?

— Может, экстрасенс? — предположил повар Андрюха.

— Ага, теперь у них контрабандную водку экстрасенсы ищут. Собаки забастовали, вот таможня и вышла из положения, — хмыкнул один из палубных матросов.

Следует отметить, что на этом пароходе работал полностью украинско-российский экипаж, за исключением, разве что немецкого капитана Номенсена, престарелого интригана и развратника.

Вывернувшийся из ниоткуда, как черт из табакерки, боцман Олександр, украинский националист, известный тем, что помогает Номенсену составлять характеристики на членов экипажа, препроводил озирающуюся с застывшей улыбкой мадам в недра судна.

Через несколько минут мы узнали, что сейчас у нас у всех будут брать анализы, для проверки наличия в организме алкоголя и наркоты. Первым в списке иду я.

— Кровь, кал, или мочу? — поинтересовался палубный кадет у боцмана.

Тот не посчитал нужным отвечать, важно удалился, преисполненный национальной гордостью.

— Я тебе потом расскажу, — сказал я, собираясь следовать к месту экзекуции, и добавил. — Если ты захочешь.

Лаборантка уже ждала меня, щерясь приклеенной улыбкой. Для начала она долго сличала мой паспорт и голландский «Монстр — бук» (морское свидетельство) с имеющимися у нее данными. Потом я внимательно читал бумаги, представленные мне на подпись. Читать было крайне неинтересно, но ставить подпись под сомнительного рода документами рука не подымалась. Из вредности не подписался под «добровольном освидетельствовании». Тетенька слегка расстроилась и позвала старшего.

Тот явился, весь из себя спецназовец, со свирепой миной на лице.

— Почему отказываетесь от подписи? — прорычал он мне.

Ох, как же мне мгновенно захотелось дать ему по роже! А что? Я был трезв, я был взбешен. Пусть бы только сунулся! Это в пьяном виде у меня не очень получается давать отпор хулиганам и ментам. Теперь же я чувствовал себя в наилучшей форме.

— Тебе надо — ты и подписывайся! — стараясь, попасть в заданную тональность, ответил я.

— Хочешь проблем? — поинтересовался голландский мент.

— А ты проверь! — сказал я и приподнялся с места. Рост у нас был примерно одинаковый. Но он прятался за государство, а я за самоуважение.

Тетенька — лаборантка совсем растерялась, но сумела встать между нами:

— Вы отказываетесь сдать анализ?

Я понял, что вопрос относится ко мне.

— Ни в коем случае!

— Может, тогда, приступим? — она вновь приклеила себе улыбку.

— Если господин полицейский не возражает, — тоже улыбнулся я.

Таможенник смерил меня презрительным взглядом и нехотя направился к двери. По пути он через плечо бросил мне фразу на местном языке, ввиду некоторой схожести с немецким, я ее перевел, как банальное «русская свинья». Я отреагировал по-русски:

— Фламандский ублюдок!

Так мы и расстались с этим мужиком, довольные собой и влюбленные друг в друга.

А лаборантка, надев стерильные перчатки, уже держала передо мной две небольшие баночки, протягивая их мне. Для крови они были великоватые, поэтому я не нашел ничего лучшего, как предположить, что в одну емкость мочу, а в другую, стало быть … что? Но зачем? Насколько я помню, наличие отсутствия яиц глист никогда не интересовали подобные структуры.

— Что делать-то? — поинтересовался я, озадаченный и слегка смущенный.

— Вы должны наполнить эти баночки уриной, — пожала плечами лаборантка. Потом добавила, лучезарно улыбаясь:

— В этом туалете, в моих руках.

— То есть, как? — недопонял я.

— Я буду держать баночку, а вы в нее мочитесь. Потом то же самое с другой. Все понятно?

Я представил себе эту картину и понял, почему эта девушка имеет столь загадочную отрешенную физиономию. «Надеюсь, она уринотерапией не занимается?» — еще подумал я и шагнул в направлении гальюна.

Лаборантка присела на корточки чуть сбоку от унитаза и подняла первую емкость. Я обреченно вздохнул и стал готовиться к тому, чтобы наполнить эту проклятую банку.

Сколько я ни стоял, сколько ни успокаивал себя, сколько ни тужился — все напрасно. Тетенька уже руку, держащую баночку поменяла — затекла, бедная.