В этот час между пальмами и соснами, березами и эвкалиптами парка, раскинувшегося позади многоэтажного города науки — Московского университета, у громкоговорителей толпились студенты. Многие из них, слушая репортаж с далекого гидромонитора, завидовали хорошей, светлой завистью тем, кто опускался сейчас на дно Карского моря.
На мостах в Ленинграде, на холмах живописного Львова, над бухтой Золотой Рог во Владивостоке разносился голос из множества репродукторов. Не было в Советской стране уголка, где не слушали бы сейчас рассказа о спуске на дно моря первого кессона Полярной строительной экспедиции. И не только пожелания удачи мысленно посылали слушатели, — они думали в этот миг, что какой-нибудь сделанной ими деталью или хотя бы днем своего труда участвуют в этой пусть рядовой для нашей страны, но Великой полярной стройке.
В прогрессивной печати за рубежом появились экстренные сообщения: «Вновь мы узнаем еще об одном советском жизнеутверждающем замысле, призванном изменить облик далекой и суровой ледяной страны, манившей к себе в течение столетий бескорыстных исследователей из многих стран». Голландцы вспоминали Баренца, норвежцы — Нансена и Амундсена, французские газеты — Де-Лонга, шведские — Норденшельда, итальянцы писали о Нобиле, экспедиция которого была спасена советскими кораблями. Китайские газеты указывали на заслуги русских землепроходцев и исследователей: Дежнева, Беринга, братьев Лаптевых, лейтенанта Врангеля, напоминали исторические рейсы советских кораблей «Сибирякова» и «Литке», положивших начало арктическим навигациям, наконец о героических эпопеях станций «Северный полюс». Английская газета «Дейли уоркер» писала: «В былое время смелые полярные исследователи самоотверженно боролись и погибали во имя науки в невыносимых условиях полярных морей. Советские люди хотят ныне сделать полярные моря такими же мореходными, как Ла-Манш или Средиземное море, и сделать это во имя счастья мирных людей».
Реакционные газеты ничего не написали о Великой полярной стройке.
Глава восьмая. В ГЛУБИНЕ
За окнами кессона становилось все темнее и темнее. Яркие электрические лампочки освещали толщу воды на несколько метров. Стайки рыб пунктирными штрихами проносились мимо взволнованных первым спуском подводников.
— Нерпа! Глядите! — воскликнул Денисюк.
Действительно, метрах в двух от окна двигалась темная тень с круглой головой. Она совсем близко подплыла к стеклу, и на людей посмотрели два огромных любопытных глаза.
— Ух, ты! Глазищи какие, вроде человеческие! — отшатнулся кто-то от окна.
— Это вода искажает.
— Эх, выстрелить бы в нее, — сказал Виктор.
— Что тебе зверюшка сделала?
— Это спорт!
Карцев прошел в рубку управления к командиру кессона. Моряк сидел в небольшой кабине перед пультом со светящимися циферблатами, белыми рычажками и кнопками. За выпуклым стеклом виднелась слабо освещенная толща воды.
— Канат уже отцепился, — полуобернувшись, сказал Нетаев. — Наполняю водой резервуары. Погружаемся.
Кессон был построен по принципу подводной лодки. С наполненными водой резервуарами он мог самостоятельно спуститься на дно, по мере выкачивания же из них воды всплывал на поверхность или приподнимался со дна для передвижения.
— Глубина двенадцать метров, — указал Нетаев на циферблат.
— Еще метров пятнадцать осталось, — отозвался Алексей.
Он взглянул в боковое окно рубки. Оно вело в центральную рабочую камеру, помещавшуюся в нижней части кессона. Камера эта с куполообразным сводом снизу была заполнена сейчас водой, которая поднималась по мере увеличения глубины, сжимая оставшийся под куполом воздух. Когда кессон достигнет дна, Нетаев включит компрессоры и сжатый воздух вытеснит воду из камеры так, что она останется только ниже рабочей площадки, идущей кольцом вдоль сферической стенки.
Молодые подводники вглядывались в зеленоватую воду, стараясь проникнуть в этот новый таинственный мир.
— Треска, трещечка, честное слово! — восторженно говорил один строитель, из Архангельска родом. Он показывал на мелькающие перед стеклом тени.
— А может, это сельдь? — усомнился Денисюк.
— Сельдь тоже здесь встречается, только трещечка размером побольше… она метров до полутора бывает.
— Ничего на вкус рыба, только с ароматом.
— Ничего?! — с презрением повторил помор. — Да лучшей рыбы в мире нету!
— А вот стайка, это корюшка, — сказал один из комсомольцев-полярников.
В верхнее окно виднелось странное мрачное «небо», по которому проносились не то облака, не то тени.
— Волны, — пояснил все тог же полярник.
— На дне! — послышался в репродукторе голос Нетаева. — Приготовиться к переходу в рабочую камеру. Начинаю поднимать в шлюзе давление воздуха.
Шлюз, где находились подводники, кольцом охватывал кессон. В рабочей камере воздух, вытеснявший воду, был сжат до двух атмосфер, и прежде чем перейти туда, подводники должны были понемногу привыкнуть к повышенному давлению. Дверь в рабочую камеру можно было открыть лишь после того, как давление в шлюзе и рабочей камере сравняется.