Поляков

Понятно, что проблемы по разные стороны океана, тем более когда этот океан не географический, а социальный, несопоставимы. Тем не менее как в США, так и в СССР эта подчинённость работе — не уникальное качество. Но именно в СССР она была практически бескорыстным служением.

Сотрудники завода рассказывали, что за весь период работы на ВАЗе Поляков не получал из кассы завода ни копейки. В Московской дирекции работал уже немолодой сотрудник, Михаил Захарович Брудный, который по доверенности Полякова получал в министерстве его зарплату и пересылал её в Тольятти с командированными, естественно, хорошо ему знакомыми и проверенными людьми. М. 3. Брудный был не болтлив, но однажды с досадой обмолвился одному из коллег, что, мол, «Поляков там сидит без денег, а подходящей оказии нет».

И это только одно из проявлений специфического поляковского бескорыстия.

Но не только с литературным героем Онисимовым, плодом обобщений и наблюдений Александра Бека, можно сравнить Виктора Николаевича Полякова. Есть ещё один реальный «промышленник», настоящий инженер и организатор производства, сравнение с которым будет весьма показательным. Это отец советской космонавтики Сергей Павлович Королёв.

В воспоминаниях космонавта Георгия Гречко есть чрезвычайно интересные заметки о Королёве. Сейчас мы попробуем их прокомментировать.

Итак, Гречко пишет: «Хорошо запомнилась первая встреча с Сергеем Павловичем. Произошла она сразу, как только я, выпускник Ленинградского механического института, пришёл в конструкторское бюро.

— Вас приглашает на беседу Главный, — сказали мне.

Признаюсь, вначале даже не поверил, — настолько это было неожиданно — руководитель крупнейшей организации хочет побеседовать со вчерашним студентом. О чём?

Помню — я засёк время, — мы проговорили почти час. Об учёбе в институте, о жизни, о книгах, о театре… Сергей Павлович оказался очень внимательным, доброжелательным собеседником, чувствовалось, что для него это не разговор ради формы, за ним ощущался интерес к новому инженеру его КБ.

Позже я узнал, что Королёв, несмотря на свою непостижимую занятость, беседовал практически с каждым новичком. При этом уже при первой встрече он убеждал: если у тебя есть идея, не молчи. Высказывайся, доказывай. Ненавязчиво подводил к убеждению, что из споров может прорасти рациональное зерно, из равнодушия же не родится ничего.

Наверное, поэтому его коллектив всегда был коллективом единомышленников».

Этим чувством коллектива и коллективной работы были сильны и строители ВАЗа, то самое ощущение работы единомышленников и позволило построить завод, никакое материальное стимулирование в середине шестидесятых ещё не могло заставить руководителей всех звеньев пропадать на работе по двенадцать часов. А то и больше.

Гречко, впрочем, говорит и о том, что «Королёв не был мягким человеком. У него был крутой,'Жёсткий, вспыльчивый характер. Все мы, сотрудники КБ, знали: за небрежность, невнимательность спуска не будет никому.

Помню, как-то я шёл с приятелем, и ему сказали, что его зовёт Королёв. На моих глазах мой спутник стал белее бумаги. «Что сейчас будет, что сейчас будет», — повторял он.

Но знали мы и другое: Главный отходчив. Однажды, во время разговора со своим ближайшим помощником, который, как оказалось, не выполнил свою работу в срок, Королёв взорвался:

— Идите сдайте пропуск. Вы уволены…

Но через два часа раздался звонок от Королёва.

— Как идёт работа? — спросил Главный.

— Никак. Вы же меня уволили.

— Не говорите ерунды. Не теряйте времени, у вас его и так мало.

И дальше Сергей Павлович стал увлечённо говорить о новой задаче. Больше всех от Королёва попадало тем, кого он любил».

Гречко вторит и конструктор Б. Е. Черток. «Через ведущих конструкторов, которые дополняли недостающее главному конструктору количество «глаз и ушей», Королёв так или иначе узнавал об основных срывах, даже когда производственники нас покрывали. Если мы ссылались на то, что изменения наших приборов или уже проложенных по борту кабелей были следствием изменений у наших смежников, СП немедленно перепроверял такую информацию. Сразу же при мне, Раушенбахе, Калашникове или Юрасове, в зависимости от того, кто в этот момент вызван по докладу ведущего, он звонил тому из главных, на которого осмелились пожаловаться. Разговоры по телефону всегда были нестандартными. Богомолову он раздражённо кричал по телефону:

— Я с вами больше работать не могу. Вы ведёте себя как мальчишка!

Рязанскому советовал навести порядок:

— Миша! Ты, конечно, не имеешь возможности следить за тем, что у тебя творится. Ты слишком перегружен. Но ты поставил меня в исключительно трудное положение.

К главному конструктору оптических приборов Хрусталёву обращался с угрозой:

— Владимир Александрович! Мы вынуждены снова заменить ваш прибор и доработать свою схему. Когда это кончится? Я буду вынужден докладывать вашему министру»^{147}.