Полет Стрижа

— Вон тот, — Андрей кивнул вверх по склону. — Только оттуда видно, что творится во дворе, и голубятня на месте.

— Похоже на то, — согласился Анатолий.

Развернувшись, они переулками подъехали к дому с голубыми наличниками на окнах, с громадным сеновалом внутри двора, выходившим тыльной стороной как раз на дом Мурая. Рядом, на плоской крыше сарая стоял аккуратный домик голубятни с неизменным шестом и поперечиной наверху.

— А ничего мент живет, вон какие хоромины отгрохал, — присвистнул Илья, разглядывая кирпичную громадину. Тут он скосился в сторону лейтенанта, тот ведь тоже был из той же «породы». Но Семыкин ничем не выдал своего недовольства этой прилипшей с незапамятных времен кличкой.

Пришлось приступом брать высоченный забор. Сергей остался охранять технику, а остальные, кто с шутками, кто с матом, пошли на штурм высоченного забора. Огородами пробрались к сараю и, не обращая внимания на отчаянный лай злой немецкой овчарки, бьющейся на цепи во дворе, полезли на сеновал. Он наполовину был забит пыльным и душистым сеном. Снизу несло коровьим навозом, иногда и сама корова коротко подавала голос. Дружными усилиями отодрали одну доску, лейтенант навел на мураевский двор бинокль.

— Ага, разгружают. Большие ящики. Из свежего дерева, без маркировки, плотные. Теперь другие пошли, поменьше. Встали чего-то, ругаются. В гараж носить стали, машины выгоняют. Видно, в доме все забили, ставить некуда.

Он отошел от импровизированного окна, передал бинокль Стрижу. Тот, рассмотрев все подробно, сунул бинокль в руки Илье.

— Зараза, сколько же в него влазит, все носят и носят?! — удивился объемности рефрижератора эмоциональный Илья.

— Надо бы его тормознуть и выяснить, что он привез, — задумчиво предложил Андрей.

— О, загружают!

— Что загружают? — все обернулись к Илье.

— Вроде бы фрукты. Ящики такие все в росписях, с дырками.

— Много? — продолжал допрашивать лейтенант.

— Три, четыре, пять… Пять штук.

— Только-то? Что-то маловато для такой махины.

— Может, еще что-то загрузят? — предположил Андрей.

— Скорее всего. Не будут же они гонять его порожняком, — сказал Семыкин.

— Так как его все-таки тормознуть и все выяснить? — вернулся к своей идее Андрей.

— ГАИ подключить, — предложил Илья.

— Они уже все сгрузили, чего им теперь бояться, — отверг эту идею Стриж. — Разве только мы их сами остановим.

— Это как? — спросил лейтенант, насторожившись.

— Есть одна мысль, — почесал висок несколько смущенный Анатолий. — Только опять будет не совсем по закону.

— Опять? — спросил лейтенант.

Они посмотрели друг на друга.

— Игорь, давай уж пойдем до конца.

Семыкин неуверенно качнул головой.

— Не имею права. — Но сказал он это скорее по обязанности, по своему статусу и положению.

— Игорь, — Стриж умышленно два раза назвал его по имени. Он словно подчеркивал, что теперь, после того что он сделал для лейтенанта, их отношения встали на другой уровень. — Ты будешь в стороне. Мы сами все сделаем. Если что — открещивайся от нас, мы не обидимся. Ты, главное, не мешай.

— Мне надо подумать. — Лейтенант сел на сено, снял шапку и, обхватив руками свои непокорные сивые вихры, задумался.

Прошлый раз он согласился легко, ведь дело шло о его семье. А сейчас стоял вопрос о том, чтобы применить силу вроде бы против ни в чем не повинных людей. Они могли и не знать о том, что везут, хотя вряд ли. Кто согласится возиться с опасным грузом за просто так, без хорошей оплаты? Дальнобойщики и без этого получают немало, и если они шли на риск, значит, им платили очень хорошо.

Но самое главное — вставал вопрос этики. В школе милиции в курсантов пытались вбить римское правило:

"Плохой закон — но закон". Закон превыше всего. Вот только к своим двадцати шести годам Игорь Семыкин давно уже понял, что в жизни все иначе. Закон — это не то, что написано в толстой книге, а то, что угодно вышестоящим. Все продается и покупается. Неделю назад при назначении его и. о. начальника милиции тот же

Малышев торжественно пожал ему руку и прозрачно намекнул, что именно он будет одним из тех, кто решит, оставить лейтенанта на этом посту или снова отправить к тем многим внизу.

Но было и другое. Застывший оскал мертвого лица Ивана Кротова, простого русского парня. Глумливая рожа прокурора с его торжествующей силой верховной власти, этот жуткий взгляд Мусы Джиоева и его,

Игоря, унизительный страх за семью. Заплаканное лицо жены, ее рвущие душу рыдания, непонимание в глазах ребенка.

Ненависть подступила волной к горлу лейтенанта. В душе он всегда был самолюбив, иначе бы не пошел в милицию. И это положение пешки, когда ты — никто, ты — орудие в руках тех, кто выше тебя по званию, давно уже воспринимал как личное унижение. А еще рядом находился Стриж. Семыкина не было в городе во время прошлогодней бурной эпопеи. Он застал уже сложившуюся легенду. В ней были двое: Стриж и огромная и безжалостная система, внешне могущественная и несокрушимая. А Стриж смог ее победить. Сегодня он подтвердил эту легенду, он сумел, казалось бы, невероятное — найти и спасти его семью.