Полет сокола

От сплошной зелени, ковром устилающей воду, отрываются плавучие острова папируса, и грязный коричневый поток выносит их в океан. Некоторые из островов очень велики, и корни растений так переплелись, что травяной настил выдерживает вес крупных животных. Небольшие стада буйволов то и дело застревают на таких островах, и их несет в море миль на двадцать от берега, пока удары волн не разрушат островок. Живые горы мяса становятся добычей акул, вечно кружащих в мутных прибрежных водах в ожидании поживы.

Когда ветер дует с берега, илистый запах болот ощущается далеко в море. Тот же ветер приносит с собой странных насекомых. На заросших папирусом берегах дельты водятся крошечные паучки, не больше спичечной головки, которые плетут паутину и пускаются на ней в полет в таком множестве, что напоминают облака или дым от степного пожара. Поднимаясь на многие сотни футов, они клубятся туманными колоннами, окрашенными закатом в розовый и лиловый.

Река несет в море бурые илистые массы, смешанные с трупами животных и птиц, и к акульему пиршеству присоединяются огромные замбезийские крокодилы.

Первая из таких гнусных тварей встретилась путешественникам милях в десяти от берега. Крокодил качался на волнах, как бревно, влажно блестя на солнце грубой чешуей. Канонерка подошла ближе, и чудище нырнуло, хлестнув по воде мощным гребенчатым хвостом.

«Черная шутка» пыхтела на всех парах мимо многочисленных речных устьев, но все они были слишком мелкими. К поселению Келимане можно было подняться лишь по Конгоне, дальше к северу.

Клинтон Кодрингтон рассчитывал войти в устье на следующее утро, переждав ночь в открытом море с застопоренными машинами. Робин намеревалась снять швы с его раны до Келимане, хотя предпочла бы подождать до окончательного заживления.

Она решила воспользоваться этим случаем, чтобы дать ответ, которого Клинтон так терпеливо ждал. Робин хорошо понимала, как больно будет молодому человеку услышать, что свадьба не состоится, и чувствовала себя виноватой.

Пригласив капитана к себе в каюту, доктор велела ему раздеться до пояса и усадила на узкую койку с поднятой рукой. Рана заживала очень хорошо. Робин радовалась и гордилась своей отменной работой. Ласково приговаривая, она разрезала каждый узелок остроконечными ножницами, пинцетом осторожно вытаскивала из раны кусочки конского волоса. На месте швов по обе стороны вздутого багрового рубца оставались двойные проколы, чистые и сухие. Только из одного вытекла капелька крови, которую Робин бережно промокнула.

Робин научила малютку нгуни ассистировать ей при операциях, правильно подносить инструменты и принимать ненужные или испачканные перевязочные материалы и скальпели. Покончив со швами, она одобрительно осмотрела заживающую рану и, не оборачиваясь, сказала Джубе:

– Можешь идти. Если понадобишься, я позову.

Девушка лукаво улыбнулась и шепнула:

– Он такой красивый, белый и гладкий.

Робин вспыхнула, потому что думала в точности то же самое. У Клинтона в отличие от Мунго Сент-Джона тело было безволосым, как у девушки, но с крепкими мускулами, а кожа светилась мраморным блеском.

– Когда он смотрит на тебя, Номуса, его глаза как две луны, – с упоением продолжала Джуба.

Робин попыталась нахмуриться, но губы сами собой расплылись в улыбке.

– Уходи скорее.

Джуба хихикнула.

– Настало время побыть наедине. – Она сладострастно закатила глаза. – Я постерегу у двери и не буду слушать, Номуса.

Робин была не в силах сердиться, когда девушка называла ее этим прозвищем. Оно означало «дочь милосердия» – вполне подходяще для врача, лучше и не придумаешь. Робин улыбнулась и легким шлепком подтолкнула Джубу к двери.

Клинтон, должно быть, догадался, что они обсуждают, потому что, когда доктор повернулась, он смущенно застегивал рубашку.

Робин набрала в грудь воздуха, словно собиралась нырнуть, сложила руки на груди и сказала:

– Капитан Кодрингтон, я непрестанно думала о высокой чести, которую вы мне оказали, предложив стать вашей женой…

– Однако, – подсказал Клинтон, и она в смущении умолкла.

Тщательно заготовленная речь полностью вылетела из головы. Именно это слово Робин собиралась произнести следующим – «однако».

– Мисс Баллантайн… то есть доктор Баллантайн, я бы предпочел, чтобы вы не говорили всего остального. – Лицо капитана побледнело и напряглось, в этот миг он был по-настоящему красив. – Оставьте мне надежду.

Она покачала головой, но Кодрингтон жестом остановил ее:

– Только теперь я понял, насколько велик ваш долг, долг перед отцом и перед несчастными жителями этой страны. Я сознаю это и глубоко восхищаюсь вами.

Сердце Робин едва не вырвалось из груди: он такой добрый, такой чуткий, так хорошо все понимает… Капитан продолжал:

– Однако я уверен, что вы и я…

– Капитан… – пробормотала она, снова качая головой.

– Нет, – твердо произнес Клинтон. – Вы не заставите меня расстаться с надеждой. Я человек терпеливый и понимаю, что время еще не пришло. Но в глубине души я знаю, что мы связаны судьбой, пусть даже придется ждать десять лет, да хоть пятьдесят.

Такие сроки не пугали Робин. Она заметно успокоилась.