Полёт шмеля

О, женское чутье. Иветта Альбертовна стоит в дверях и настороженно смотрит на меня, едва теплясь своей мажорной улыбкой. Она не отвечала по телефону, она слышала лишь мое «привет!», но этого ей достаточно, чтобы понять, что мне звонит женщина.

Я не могу говорить с Евдокией под взглядом Иветты Альбертовны. «Все в порядке, идите», — маячу я ей рукой. Но Иветта Альбертовна не уходит. Стоит и все так же смотрит на меня, еле теплящаяся ее улыбка не осветила бы сейчас и чулана, не то что целый район.

Отняв трубку от уха, я прохожу к двери и, извиняясь перед Иветтой Альбертовной глазами, молча закрываю дверь. О, это жестоко по отношению к Иветте Альбертовне. Но по отношению к ней у меня нет пока никаких обязательств, а перед Евдокией пока еще есть. Только, думая о ней, я уже не называю ее «моя радость».

— Да! — бросаю я в трубку.

И слышу:

— Что «да»? Куда ты пропал? Что с тобой? С тобой все нормально?

— Нормально, — говорю я. — А почему ты спрашиваешь меня о больнице?

— Потому что я прочитала сегодня в интернете, что ты попал в больницу! Вот у меня открыто окно, читаю: известному поэту Леониду Поспелову, автору слов знаменитой «Песенки стрельцов» на панихиде… это неважно… вот: стало плохо, упал, потерял сознание… попал в больницу.

Надо же, я поражен. Обо мне в интернете.

— Да, все правда, — подтверждаю я. — Но сейчас уже все хорошо. Видишь, я дома.

— А что с тобой было? — Я слышу в голосе Евдокии непритворное беспокойство.

— Гипертонический криз.

— Что это такое? — недоуменно спрашивает она.

— Это резкое повышение давления крови, — объясняю я. На чем мое объяснение и заканчивается. Потому что я и сам ничего больше в этом не понимаю.

— Я к тебе сейчас выезжаю, — объявляет Евдокия. — Что тебе нужно? Из продуктов. Из лекарств.

Я не отвечаю. Я прохожу между разложенными на полу стопками моего архива к окну и гляжу в него. Битцевский парк, кипя зрелой июльской зеленью, уходит к горизонту, и что, зачем мне нужно смотреть на него, что он мне может подсказать своим кипением?

— Почему ты молчишь? — спрашивает меня в трубке Евдокия. — Ответь, почему ты молчишь? — она замолкает и затем, через паузу, спрашивает, голосом, полным сознания невозможности того, о чем спрашивает: — Ты что, не хочешь чтобы я приезжала?

Я должен ответить. Я чувствую: если не сейчас, то когда? Незачем тянуть. Сейчас.

— Да, не надо тебе приезжать, — говорю я.

Молчание, что наступает в трубке, полно такого ошеломления — я чувствую его, как запах, внезапно вырвавшийся из закупоренного до того флакона духов.

— Сейчас? Или вообще? — исходит наконец из Евдокии.

— Вообще, — отвечаю я.

У ее нового молчания — новый запах. В нем есть что-то такое темное, тяжелое — немыслимо выдержать, кажется, еще мгновение — и легкие схлопнутся от невозможности дышать.

— Да ты меня что, бросаешь, что ли? — с дребезжащим смешком спрашивает затем Евдокия.

И что мне ответить ей? Что не нужно иметь такого отца? Родителей ведь не выбирают. Мои дети тоже не выбирали меня в отцы.

— Ответь! Ответь! — требует от меня Евдокия.

— Ты уже все сказала, — говорю я. Отношу трубку от уха и нажимаю кнопку разъединения.

Надо же! Надо же! Я все время боялся, что это она бросит меня, а бросил ее я.

Когда я выхожу на кухню, Иветта Альбертовна стоит возле мойки, повернувшись к входу спиной, она просто стоит, глядит в стену перед собой и не поворачивается на мои шаги. Я подхожу к ней и обнимаю ее со спины. То, что я еще не в форме, жмет меня, но мне сейчас важнее не потерять эту женщину, которая таким странным, таким прихотливым путем залетела в мою жизнь и которую мне хотелось бы в моей жизни оставить.

— Иветта! — говорю я, впервые называя ее одним именем. — У мужчин, как и у женщин, бывают свои тайны. Не тайны даже, а просто вещи, которые не следует знать другим. — Я пробую развернуть ее к себе — и ощущаю сопротивление, но сопротивление длится короткое мгновение, она быстро поворачивается ко мне, встречается со мной взглядом и, пряча его, утыкается мне в плечо. Руки ее смыкаются у меня на спине.

— Леонид Михайлович, — шепчет она. — Леонид Михайлыч… Леня…

Сумасшедшей любви у нас не будет. Откуда сумасшедшая любовь у двух трепанных жизнью людей. И сумасшедшей постели не будет — достаточно сумасшествия в нашей жизни, этого, я думаю, в ее жизни тоже было немало. Радость спокойной нежности — вот что нам нужно, и мы, надеюсь, сумеем одеть ею друг друга.

Мы расстаемся, не преступив порога Венеры. Мы договариваемся о встрече через два дня. Со страстью, но без потери рассудка. Даже с некоторой деловитостью. Здесь, у меня. Я наконец сниму свою скуфейку и вымоюсь. А сотрясение мозга не помеха. Мне хочется скорее поцеловать тебя в макушку, говорит Иветта. Через два дня, говорю я.

Едва ли мне будет легко с нею, я это вижу. Должно быть, это моя судьба, такие женщины. А у нее даже имя — убрать начальную «и» и одну «т» в середине — как у моей первой жены. Вета. Света — Иветта — Вета. Начало и конец.