«Напишите лучше о своей жизни, – добавил он. – В девяностые вы оказались в эпицентре событий, в которых подчас решались судьбы России. Просто воспоминания о том времени, о работе с олигархами, криминалитетом – вы же многих хорошо знали».
Первой мыслью было: «Писать о выскочках запыленных девяностых? Бр-р-р, вряд ли это герои моего романа. Не самые духоподъемные воспоминания, да и человеческий материал не особо интересный».
Дима был настойчив: «Попробуйте. Современной публике нон-фикшен может оказаться ближе устаревшего жанра романа».
Меня его идея не заинтересовала, и вскоре разговор был благополучно забыт. Но дружеские советы поделиться собственными впечатлениями о проклятых девяностых с неизменной регулярностью поступали от разной пишущей братии, от друзей, однокашников и многих других, кто мне небезразличен.
Опять нон-фикшен, опять публицистика? Несколько лет назад я твердо решил писать только худлит, гнал от себя идею открывать глаза общественности на абсурды и парадоксы первых лет так называемой демократии в России – не хотелось погружаться в темные времена безвластья, вернее, власти нуворишей-однодневок, не хотелось, чтобы мое имя ассоциировалось с этими весьма влиятельными в свое время, но крайне несимпатичными персонами, ежеминутно da surgere scelus[7], да и сказано о них уже немало.
Но воспоминания о девяностых, сыгравших важную роль в моей жизни, не давали покоя, раз за разом всплывали в памяти, словно демоны из «Капричос» Гойи бились изнутри о черепную коробку, и я дал задний ход. Почему не попробовать? Написать без преувеличений. Попытаться уйти от назидательности и моральных оценок; написать как было – просто собственные впечатления.
Летом 2020-го приступил к написанию «Полета саранчи», постепенно увлекся, и вот книга перед вами, мой читатель. Вы читаете предисловие – довольно старомодно писать авторское предисловие, не так ли? Что делать – Кругосветов вообще старомоден, как все поколение Кругосветовых. Если так хочется остаться современным и быть в тренде – можете перелистнуть и сразу перейти к первой части.
Итак, о чем эта книга? В первую очередь, о темных временах.
О которых некогда сказал Бертольд Брехт: «Право, я живу в мрачные времена. / Беззлобное слово – это свидетельство глупости. / Лоб без морщин / Говорит о бесчувствии. Тот, кто смеется, / Еще не настигнут / Страшной вестью»[8].
А еще Брехт говорил о хаосе и голоде, о резне и живодерах, о возмущении несправедливостью и отчаянии, «когда несправедливость есть, а возмущения нет», о праведной ненависти, уродующей человека, о законной ярости, от которой хрипнет голос.
Вот что писала об этом неистовая Ханна Арендт[9]: «Размышляя о темных временах, нужно учитывать камуфляж, производимый и распространяемый истеблишментом – или системой. Если функция публичной сферы – проливать свет на человеческие дела, то, значит, наступает тьма, потому что этот свет гасят „кризис доверия“ и „закулисное правительство“, речь, не раскрывающая, а заметающая под ковер то, что есть, и призывы, моральные и прочие, под предлогом защиты старых истин всякую истину низводящие до бессмысленного трюизма». Перевод нам достался неуклюжий какой-то, но смысл понятен.
Все это не ново, добавляет Ханна. Сартр описывал в «Тошноте» мир, в котором все, у кого есть общественное признание, принадлежат к числу salauds[10] (знакомая ситуация, не правда ли?), а все, что есть, «существует в непрозрачной бессмысленной фактичности, распространяющей помрачение и вызывающей тошноту». «И это та же ситуация, которую описывал Хайдеггер, говоря о толпе и болтовне. В человеческом существовании все реальное и подлинное становится жертвой подавляющей власти болтовни, возникающей из публичной сферы, упреждая и уничтожая смысл и бессмыслицу всего, что могло бы принести будущее». Почти сто лет прошло – ничего не изменилось. Власть СМИ и социальных сетей огромна – тоталитарная власть болтовни ежедневно и даже ежеминутно перечеркивает наше будущее. По существу, мы уничтожаем свое будущее и будущее детей собственными руками.
Какой вывод делает Ханна Арендт? Она говорит о том, что даже в самые темные времена «мы вправе ждать какого-то освещения, и это освещение приходит не столько от теорий и понятий, сколько от слабого света, который некоторые люди зажигают почти при любых обстоятельствах и которым освещают отведенный им на земле срок». Арендт пишет именно о таких людях темных времен – об очень разных и весьма противоречивых, среди них Карл Ясперс, Готхольд Лессинг, Роза Люксембург, Бертольд Брехт. Они зажигали свет – вопрос только: какой и для кого?