Полет почтового голубя

— Да, вы правы, — ответила Беатрис, — но я хочу сказать вам две вещи. Во-первых, только Соединенные Штаты без конца поучают Китай, как соблюдать права человека. Соединенные Штаты, которые всегда поддерживали и финансировали самые бесчеловечные южноамериканские диктатуры. На их совести смерть Альенде. Там до сих пор существует расовая дискриминация. И это единственная страна в мире, где судят молодых людей за проступки, совершенные в несовершеннолетнем возрасте. Конечно, такое вмешательство со стороны американцев сильно раздражает китайцев. Во-вторых, пусть даже это не самый удачный аргумент, но в Китае с давних пор сложились своеобразные отношения между личностью и обществом. И если я говорю, что это неправильная битва, то лишь потому, что уверена в бесполезности переубеждать китайцев в том, что их точка зрения на мир, которой более тысячи лет, ошибочна и лишь наша правильна. Рано или поздно они ее примут, но только сами. Постепенно или под воздействием общественного мнения, но только сами. Так как западная модель — капиталистическая, рыночная — мчится во весь опор, всё больше и больше проникает в сознание и неминуемо привьется в зарождающемся капиталистическом или квазикапиталистическом обществе. То есть в обществе, где внешне соблюдаются права человека — хотя и богатого человека. Остается доказать, что так будет лучше.

— Такой речи позавидовали бы некоторые коммунисты, — усмехнулся Еугенио.

— Может быть, — улыбнулась Беатрис. — Когда я приехала сюда, то думала еще по-другому. Анн-Лор и Пьетро тоже думают по-другому. Они верят в согласованные политические действия. Я тоже верила. Но теперь считаю, что мы очень мало воздействуем на события и отнюдь не так, как нам хочется.

Вот слова, которые могла бы сказать и Марианна, подумал Еугенио.

Солнце поднялось уже высоко, и статуи теперь казались еще более хмурыми. Они словно испытывали молчаливый тысячелетний гнев, заставлявший кипеть их каменную кровь, закатывать глаза и хмурить брови, такие человеческие, что можно было подумать, будто тела животных являются лишь гранитными камерами, где томятся их обреченные на вечные муки проклятые души, охраняемые другими, уже человеческими статуями, с более мирными, почти доброжелательными взглядами.

Около полудня, вернувшись в отель, они распрощались — Беатрис еще предстоял обед с группой туристов и экскурсия в «Храм Неба». Они до сих пор не перешли на «ты», и это было хорошо. Еугенио казалось, что Беатрис представляла собой пусть не опасность, не стоило преувеличивать, но довольно нежную ловушку, в которую легко было попасть. Мы можем делать все что угодно с нашими мыслями, которые ничего не стоят, говорил он себе, и ничего — с нашими эмоциями, которые для нас — всё. Беатрис направилась к ресторану, откуда доносились звуки оркестра, игравшего нечто похожее на «Елисейские поля». Сначала Еугенио хотел снова подойти к музыкантам и попросить исполнить какую-нибудь китайскую мелодию. Он очень любил «Елисейские поля»: его бабушка часто слушала эту песню, когда он был еще подростком, и теперь ему было мучительно больно слышать, как ее уродуют. Однако он отказался от этой затеи и вернулся к себе в номер, чтобы написать статью.

Он немного поговорил с фотографией Марианны, спросил, как себя чувствуют Фабьен Бартез и Чехов, и, кажется, даже услышал в ответ, что у них всё в порядке. Затем пошел прогуляться возле отеля и бродил до тех пор, пока не наткнулся на одного из многочисленных уличных торговцев, жарящих в дыму на тонких шампурах очень острые шашлыки и продающих кумкват [17]в сахарной глазури. Еугенио подумал, что можно было бы написать о том, что китайцы едят целый день и что здесь в любое время суток полно как торговцев едой, так и покупателей. Затем он сел на бортик витой ограды, окружающей маленький садик, и съел несколько кусочков шашлыка, наблюдая за спешащими по своим делам и не замечающими его прохожими. Он вспомнил сон о пьяном поэте и неуловимой луне, приснившийся ему на берегу озера. Потом его мысли переключились на Беатрис, вызывавшую у него ассоциации с осенними красками, и на ряды статуй под акациями. Все таинственно, бесконечно и грустно, подумал он, сам не зная почему. Затем подозвал велорикшу и назвал адрес Хан Гуо.

Глава 23 Маленькая тарелка с засахаренным имбирем

— Но, месье Трамонти, вам никогда не понять Китая, как и нам — Запада, главное всегда будет ускользать, так что успокойтесь, — произнес с улыбкой Хан Гуо. — Все это имеет древние и глубокие корни. Вы — цивилизация дерева и полей, мы — цивилизация рек и садов. И этим все сказано.

Еугенио слушал молча. Это обобщение казалось ему интересным, но не бесспорным. На лакированном столике с изображением полчища гримасничающих драконов стояли чашки с дымящимся чаем.