Полет орлицы

Часть города за рекой, на правом берегу, была окутана голубой утренней дымкой. Лезвие Сены нежно вонзалось с двух сторон в каменную громаду. С острова Сите поднимался к утреннему небу прекрасный и величественный Нотр-Дам, о котором Жанна немало слышала от своих капитанов. Храмы, дворцы и замки ждали ее за стенами Парижа. Сотни улиц и улочек, тысячи прилепленных друг к другу домов простых горожан, затаив дыхание, дожидались ее. Ближняя часть города, по эту сторону реки, была видна куда отчетливее, яснее. Хорошо читались бойницы, башни выглядели куда более устрашающе! Точно трехглавый дракон, выдаваясь вперед, смотрели в сторону подступившего войска три башни самых ближних Монмартрских ворот. Такими же внушительными были ворота Сен-Дени – слева, и Сент-Оноре – справа. Через крепостные рвы от городских ворот были переброшены мосты. И новые крепостные башни уже за этими рвами и валами поднимались вверх. Они, являясь форпостом Парижа, готовы были первыми встретить врага. Но даже если башни мостов будут взяты оглушительным напором, штурмом и преодолены валы и рвы, каждые из трехглавых городских башен за ними, представлявшие собой самостоятельные крепости, остановят нападающих. Огнем бомбард, градом камней и стрел, кипятком и смолой они встретят любого противника – опрокинут его, не подпустят. О том, чтобы штурмовать одни из трех этих ворот, не стоило и думать – каким бы сильным ни было войско! Пробивать бреши стоило в стенах, между воротами.

Но до них тоже нужно было добраться…

Желтеющие леса спускались с холмов Монмартра и подступали к каменному оплоту. Жанна знала – город уже проснулся и тоже сейчас смотрит в ее сторону! Смотрит и ждет. Готовится к бою. Если бы парижане вняли ее голосу, как она внимает голосу Господа, поверили и открыли ей ворота, сколько было бы радости в ее сердце!

Но они не сделали этого…

И потому ее солдаты уже катили к городу, к воротам Сент-Оноре, которые она выбрала главной мишенью, бомбарды и катапульты. Тесно сомкнув ряды, оградившись щитами, шли в древним стенам бойцы.

В этот день секретарь Парижского парламента взирал с крепостной стены на подступавшее войско французов. Это был тот самый Клеман де Фокемберг, что четыре месяца назад, задумавшись, нарисовал портрет Жанны на летописном документе! Неприятно было у него на душе от вида ползущих, как саранча, французов, но крепостные стены Парижа внушали уверенность в силе своего оружия.

– Простите, монсеньор! – окликнул он важного рыцаря, облаченного в доспехи, с открытой головой. – Простите, что побеспокоил вас…

– Да, мэтр Фокемберг? – глядя на холмы Монмартра, откликнулся тот.

– Мы… выстоим? Эта Дева, о ней столько говорят…

Рыцарь взглянул на него с улыбкой. Многие боялись улыбки этого человека куда больше, чем его гнева. Но кто был такой секретарь Парижского университета? – бумажная душа. Мышь. Что с него взять…

– Париж может погубить только предательство, мэтр Фокемберг. Силой они не возьмут его. Только предательством. Если бы я не создал отряды милиции, то сейчас бы нашлись такие, кто надумал бы открыть ворота самозванцу. Но паникеров ловят и сажают под замок, поэтому будьте покойны. А что до Девы, однажды мы и ее посадим в клетку, и все увидят, что она – пустое место.

– Благодарю вас, монсеньор, – поклонился рыцарю Клеман де Фокемберг. – Вы меня успокоили. И да благословит нас Господь!

Поглазев на неприятеля, секретарь отправился продолжать свою летопись. Человек, с которым он говорил, был не кто иной, как Луи Люксембургский – родной брат Жана Люксембургского, помеченного секирой Ксентрая. Луи совмещал при английском дворе несколько должностей. Он был канцлером английской части Франции, комендантом Парижа и начальником английского гарнизона столицы, еще – епископом Терруанским и личным другом лорда Бедфорда.

Уехав подавлять бунты в Нормандию, Бедфорд оставил Луи Люксембурга оборонять Париж. И за то время, пока король Франции решал – нападать ему на столицу или нет, идти за Жанной и Алансоном или не идти, Луи Люксембургский, следуя наказам Бедфорда, превратил Париж практически в неприступную цитадель, попутно расправляясь со всеми, кто мог бы выдать столицу неприятелю.

…Чистым и свежим был утренний воздух на холмах Монмартра, звонким пенье птиц. Но грозным было идущее к стенам Парижа воинство – сотни солдат, пушки и вновь сотни солдат. И лестницы, лестницы…

– В такой день можно полюбить весь мир, – сказала Жанна. – Забыть о крови. Если бы не война!

Мир разделился. Есть французы, а есть англичане и бургундцы. Есть ее армия и есть Париж, готовый оказать сопротивление своему королю – помазаннику Божьему. И никакое пение птиц, даже райских, не остановит ее! Окутанные первым увяданием осени холмы Монмартра – последняя черта перед беспощадным приступом.

– Сегодня день Рождения Богородицы, Жанна, – осторожно сказал Алансон. – Вы не забыли?