Полет орлицы

А в замке Мён-сюр-Йевр процветало беспечное счастье и благодушие. Короля и королеву носили на руках, вино лилось рекой, а о войнах забыли, точно и не было их вовсе. И на позорное отступление от Ла-Шарите посмотрели сквозь пальцы. Двор более не хотел проливать кровь — свою и чужую. Что до возможной опасности со стороны англичан и бургундцев, то на нее просто закрыли глаза.

— Я прошу отпустить меня домой, — в один из зимних дней сказала Жанна своему королю.

— Домой — куда? — удивился он.

— В Домреми. — Как ей хотелось вырваться из королевского плена под любым предлогом и примкнуть к своим друзьям, которые сейчас дрались с англичанами в Алансоне и Мэне! — Я не гожусь для дворцовой жизни, государь.

Идея отправить Жанну подальше понравилась Карлу Валуа, и он сказал:

— Я подумаю, Жанна.

Но стоило девушке оставить короля и его фаворита наедине, как Ла Тремуй завелся: «Ее нельзя отпускать, государь! Неужели неясно, что у нее на уме? Она затеет войну! Все пойдет прахом — все наши многомесячные труды! Немыслимо, если Жанна окажется вне нашего поля зрения!»

И ей было отказано под предлогом… Да не было никакого предлога! Король — повелитель французов. Всех без исключения! И если он кого-то хочет видеть рядом с собой, то счастливчик должен радоваться — днем и ночью. Во сне и наяву.

Жанна понимала, что так продолжаться долго не может, но терпела. Она ощущала, что Господь отвернулся от нее. Она искала причины своих неудач и находила их. Беды, свалившиеся на нее, были искуплением. Тот ад, в который она ввергла две армии — в святой день, у стен Парижа — не отпускал ее. Она горела в его пламени. Вновь возвращались к ней картины смерти. Ворота не открылись ей. А сама она едва избежала смерти.

Но чем дольше она сидела на привязи, тем четче понимала: она не святая. Не хочет и не может быть таковой. Все сильнее Жанна ощущала себя воином, жизнь которого существует только на острие меча.

И другому быть не дано!

Об этом она и сказала своему королю — сказала при всех.

— Кажется, я недооценила твою сестру, — в один из зимних дней в замке Мён-сюр-Йевр, сидя у камина и глядя на огонь, проговорила Иоланда Арагонская королю Франции. — А со мной такое случается редко…

— Что вы хотите этим сказать, матушка?

Иоланда взглянула на зятя, неопределенно улыбнулась. Она протянула руки к огню и теперь вновь смотрела на языки пламени, жадно лижущие дрова в камине.

— Возможно, твой Ла Тремуй был прав, что так боялся ее, — сказала она.

Карл не верил своим ушам:

— И это говорите мне вы, так радевшая за нее?!

— А почему бы и нет? Жанна неуправляема. Не то плохо, что она не знает слова «мир», что ей нужна война, и только с мечом в руках она чувствует себя хорошо. Она воюет против твоих заклятых врагов — англичан, все сделавших, чтобы отнять у тебя Францию. Я тоже считаю, что лучший язык для переговоров с ними — это меч. — Иоланда положила руки на колени, сцепила пальцы. — Плохо другое, Карл… Она не слушает своего короля. Когда король говорит, что надо вложить меч в ножны, даже если он не прав, нужно исполнить его волю и вложить меч в ножны. Тот, кто не повинуется своему королю один раз, будет так поступать и впредь. Этот человек допускает, что его воля — выше воли короля. — Она встретила взгляд Карла. — Вот что разглядел в Жанне твой трусливый Ла Тремуй и чего не доглядела я, потому что никогда и никого не боялась.

Карл Седьмой стерпел оскорбление своего фаворита.

— И что же вы мне предлагаете сделать, матушка? Наказать ее?

— Наказать Жанну — нет! — улыбнулась королева. — Она не из тех людей, которых наказывают. Тем более, что Жанна денно и нощно борется за своего короля и столько сделала для него! Нет…

— Что же тогда?

— Пока не знаю. Но я поговорю с ней. Пора твоей сестре забыть о доспехах и примерить платье, чтобы блистать при дворе так, как она блистала на поле боя. Пора…

— А если она не согласится — что тогда?

Помолчав, смотревшая на огонь королева усмехнулась:

— Тогда тебе решать, Карл. — Она обернулась к зятю. — Ведь ты — наш король.

Жанна вновь и вновь просила разрешение удалиться от двора. И всякий раз, когда Карл Валуа, уставший от сестры, уже готов был дать добро на ее каприз, Ла Тремую приходилось убеждать короля в обратном: «Богу войны приказать нельзя, но Даме Жанне — можно. И образумить ее в вашей власти, государь!»

Единственный раз, когда мнения Иоланды Арагонской и его фаворита неожиданно совпали. Надо было появиться такой фигуре, как Дева Жанна, чтобы они запели в унисон!

Милостью короля Франции Карла Седьмого Валуа в январе 1430 года Деве Жанне было даровано поместье д’Э, и теперь этот титул должен был фигурировать в ее имени. Помимо этого д’Аркам возвратили дворянство[4], временно ими утраченное, и наградили привилегией: отныне, в обход «саллического закона», дворянство и владение землей в этой семье должно было передаваться как по мужской, так и по женской линии. Пьер и Жак д’Арки были бесконечно рады — меньше чем за год своими ратными подвигами они вернули семье ее былую гордость!