Полет орлицы

— Это очень хорошо, Гильом. Это похвально. Но я сейчас спрашиваю о другом: веришь литы, что Жанна — колдунья?

— Жанна — арманьякская девка, монсеньор. Враг бургундцам и англичанам. Вот кто она такая. Вы знаете, как я отношусь к арманьякам. (Слушая его, Кошон кивал.) А ведьма она или нет, это уже неважно… Вы хорошо себя чувствуете, монсеньор?

— А почему ты спрашиваешь?

— Вы бледны, монсеньор.

— Я плохо спал, потому и бледен. Сейчас выпью немного вина и мне, дай Бог, станет лучше. — Пьер Кошон смотрел на серый рассвет за окном. — Ты прав — враг бургундцам и англичанам.

Через полчаса в сопровождении Гильома и двух сержантов, сбив с сапог раскисший снег, Пьер Кошон вошел в королевскую капеллу замка Буврёй. Было четверть восьмого. Нужно успеть подготовить документы, встретить многочисленных обвинителей, среди них — профессоров Парижского университета, руанских священников, которых не менее сотни, притереться за судейским столом. Правда, накануне он уже просидел за этим столом добрых два часа, глядя на пустые ряды для чиновников и ротозеев, но так и не сумел срастись с ним, почувствовать себя в своей тарелке. Только бы это неудобство укрылось от глаз всевидящего и всеслышащего лорда Бедфорда!

А потом капелла забурлила, заходила ходуном. Реки людей: аристократов, чиновников, офицеров и солдат, а пуще всего — горожан, — отыскав одно русло, хлынули сюда. Капелла превращалась в шумное море, готовое вот-вот выйти из берегов.

И только когда секретарь трибунала Маншон произнес:

— Именем короля Англии и наследника престола Франции Генриха Шестого, досточтимый судья, граф епископ Бове, Пьер Кошон де Соммьевр! — капелла стала затихать.

Пьер Кошон, важный, немного бледный, вошел под взглядами сотен людей и занял свое место. Но он мало интересовал собравшихся. Вернее, не интересовал вовсе.

Что такое — судья?

Всем хотелось одного — как можно скорее увидеть ее — ЖАННУ! Какова она? Красива или уродлива? Может быть, у нее пять рук? Некоторые шептались, что в зал суда ее занесут в клетке, дабы она благодаря своим колдовским способностям не вылетела в окошко. Другие говорили, что хватит и цепей. Дамы решали, какой будет на ней костюм — мужской или женский. И каков фасон. Офицеры хотели понять, какая же была заключена в этой девчонке сила, что она, не зная поражений, справлялась с ними — мужчинами, англичанами и бургундцами, точно с непослушными детьми. И только лорда Бедфорда и его ближайшее окружение — Уорвика, Стэффорда и Люксембурга, интересовало одно: кого они сейчас увидят перед собой? Прежнюю гордячку или противника, взывающего к милости победителя?

Тем временем Маншон представил трибунал, состоявший из сорока двух человек — докторов, бакалавров и лиценциатов богословия, гражданского и канонического права. Все они разместились группами на расставленных полукругом скамьях вокруг кресла судьи.

Объявили о том, что накануне обвиняемая просила допустить ее к мессе. Похвальное желание! Но Жанне предложили переодеться в женское платье, а она отказалась, и потому к службе ее не допустили.

Это было то же самое, что погладить пса против шерсти — капелла Буврёя немедленно осудила преступницу недоброжелательным ропотом.

Секретарь поймал взгляд Пьера Кошона, его легкий кивок, и громко выпалил:

— Прошу ввести в зал подсудимую, именуемую Девой Жанной!

Дворяне, дамы, военные, солдаты и простолюдины — все притихли. Наконец-то, свершилось!

Жанна Дева…

Нет, она не была в клетке. И даже руки ее не сковали цепью. Она вошла окруженная четырьмя охранниками в потрепанном мужском костюме, но сшитом из дорогой ткани и несомненно по ее фигуре. Она была черноволосой, ее волосы успели отрасти, бледной, по всему — изнуренной заточением в камере, но не сломленной, готовой драться за свою жизнь. И каждый, несмотря на сословное отличие, хотел заглянуть в ее глаза, о которых столько ходило легенд. Одни говорили, что в них — пламень геенны огненной, другие — горний свет. Но сейчас каждый, кому удалось заглянуть в ее глаза, ясно увидел, что в них есть сила, желание быть. И этой силы, этого желания хватило бы на многих…

Четыре стражника препроводили Жанну к тому месту, где следовало стоять подсудимому, и остановились в двух шагах от нее.

Кошон, напустив на себя вид предгрозовой тучи, обратился к процессуальному листу:

— Сегодня, двадцать первого февраля тысяча четыреста тридцать первого года от Рождества Христова, мы, с соизволения его величества короля Англии и наследника французского престола Генриха Шестого, стремясь исполнить с милостивой помощью Иисуса Христа, дело которого защищается, долг нашего служения защите и возвеличению католической веры, приступаем к процессу над Жанной, именуемой Девой Жанной, обвиненной людской молвой в еретических отступлениях от веры Христовой, колдовстве, черной магии, а также в злодейских преступлениях против короны государства Англии и Франции…